Чужая женщина

– У тебя же талант! Ты видишь этот мир через камеру фотоаппарата так, как никто его не видит! Вместо того, чтобы в пику отцу спать с парнем, ну, или говорить всем, что спишь с парнем, лучше бы время на фотографии тратил. Геи были всегда: и в древнем Риме, и в древней Греции. Известный русский композитор тоже предпочитал мужчин. Но при этом он писал гениальную музыку! И, заметь, не орал о том, с кем он спит, на каждом углу. А что ты, Макс? Как ты развиваешь свой талант? Скажи мне, мой талантливый сын, почему приверженцам однополой любви надо кричать об этом, выходя на какие-то нелепые демонстрации? Требовать к себе другого отношения. С чего вдруг? А я тебе скажу, Макс, с того, что они сами же себя и чувствуют ущербными. Это ведь всё равно, что я сейчас начну, приходя на работу говорить всем и каждому, что я сегодня в зеленых труселях и желтом лифчике в красный горошек! И ждать, когда кто-нибудь начнет показывать на меня за это пальцем! Ах, Вам не нравится? Да как Вы смеете меня осуждать? Вы что-то имеете против таких, как я? Таких, кто предпочитает носить разноцветное нижнее белье? Вы этим унижаете моё достоинство! Вы не можете называть себя человеком за это! Даёшь забастовку! Все на протест! Нас, любителей носить разноцветное нижнее белье, тысячи по всему миру! Вы не смеете нас осуждать за это! – Макс усмехнулся, услышав интонации протестующих от матери. А она закончила усталым голосом:

– Понимаешь, сын, это ведь мое личное дело. И никого это не должно касаться. И поверь, не касается, если мое разноцветное нижнее белье не мешает мне работать самой и обеспечивать работой ещё многих людей. Знаешь, сын, позволь дать тебе совет: если вам обоим от этого действительно хорошо, так молчите об этом. Счастье любит тишину. Эта прописная истина для всех. И для традиционных отношений, и не совсем традиционных. Почему то, что касается только вас, должно касаться кого-то ещё? И главное, почему вас двоих волнует мнение окружающих? Если вас это волнует, значит это не те отношения, за которые надо держаться. Другое дело, если вы намеренно выпячиваете свои отношения, демонстрируете их, как протест всему миру. Так вот, спешу тебя огорчить, миру всё равно, с кем ты спишь, в какой позе и как часто! Докажи всем, что ты хорош как фотограф, а не как трахальщик с нетрадиционной ориентацией.

Сын сидел и молчал, его самая лучшая на свете мама подтвердила это звание ещё раз. Потом Макс вдруг тихо, не глядя на мать, сказал:

– Мам, я свой дом продал.

– Что? Как продал?

– Мы с друзьями уехать хотим. Нам деньги нужны.

– Ясно.

Макс поднял взгляд на мать. На лице у неё была маска усталости и безразличия. Её голос звучал безучастно. Так, словно она говорила не о нём, своем единственном сыне, а о ком-то постороннем. И он вдруг почувствовал стыд, вину и пустоту, что ли… Да, именно пустоту. Он вдруг понял, что, выплеснув свой протест в тайную, в первую очередь от отца, продажу своего дома, он каким-то образом умудрился оборвать все ниточки связи с матерью. Но это же не может быть только из-за того, что он продал какой-то дом? Ведь нет?

– Мам, я не хотел так… Я хочу сам, без вашей с отцом помощи…, – сказал и вдруг ясно понял, что противоречит сам себе. Без помощи, а дом, который ему построили они, продал. Получается, что опять на их деньги он там, за границей будет самоутверждаться. Подняв глаза на мать, он увидел подтверждение своим же вдруг нагрянувшим, мыслям. Но вслух она спросила совсем другое:

– Когда уезжаешь?

– Через неделю, – еле выговорил, осознав вдруг, что бросает её тут одну.

– Ясно, – повторила опять мать.

В кабинете повисла неловкая пауза. Потом мать встала с кресла, прошла к своему столу, взяла телефон, нажала на вызов, видно, кому-то, с кем недавно говорила. В тишине кабинета послышались длинные гудки, абонент не брал трубку. Мать сбросила вызов и, устало выдохнув, произнесла:

– Полдня не могу дозвониться до адвоката. Придется вечером к нему в офис без записи ехать. Примет, как думаешь?

– Примет, куда он денется. Ты же к нему как клиент приедешь, а новый клиент это новые деньги. – Макс настороженно наблюдал за ней, а потому отвечал спокойно, пытаясь понять, что сейчас творится у матери в голове.

– Я тоже так думаю, – Ирина согласно кивнула. – Макс, ты поезжай, тебе ж, наверное, собираться надо. И ещё, вызови, пожалуйста, к нам домой фирму по уборке, ну или кого ты там вызываешь свой бардак разгребать? Хорошо? Не хочется сегодня в этот бардак возвращаться. А мне бы ещё поработать надо, да потом в больницу к Антону съездить.

– Как он, кстати? – спросил, словно ухватился за возможность ещё побыть здесь, с ней.

– Еще не приходил в себя. Состояние стабильно тяжелое, как говорят врачи, – ответила, уже не глядя на сына, голосом, каким, наверное, привыкла отвечать на вопросы многочисленных общих знакомых, оборвавших ей телефон за последнюю неделю.

– Ясно, – сказал и понял, что мать уже в работе. Вышел и не был уверен, что она заметила его уход. Интересно, она так на него из-за какого-то дома обиделась? Или по другой причине?