Чужая жизнь

Всё это время, пока мы устраивали детей на новом месте, Сашкиным телом распоряжался мой невольный напарник, а я думал. Неожиданно голова у нас болеть почти перестала, как отрезало. Меняться надо чаще, что ли? Или головная боль – это сотрясение Сашкиных мозгов от удара пули? Хотя откуда там мозги? Сплошная кость, спермотоксикоз и правильная на сегодняшний момент идеология. Всё это время Сашка так и вился вокруг Катерины, а я думал. Но вот что интересно. Я вспомнил, откуда мне известны тактико-технические характеристики немецких винтовок, и это поразило меня наглухо.

В самом конце своей службы, когда до дембельского аккорда мне оставалось чуть больше месяца, дёрнули нас на усиление. Вернее, усиленно накачали на разводе. В то время ещё была большая и могучая страна, а не полтора десятка огрызков, как совсем немного позднее, и Азербайджан ещё не был отделён от России весьма условными границами.

Служил я тогда заместителем командира наряда по проверке документов в роте сопровождения поездов Ленкоранского погранотряда. Служба рутинная, но нервная. С людьми. Ночью приблизительно в семидесяти километрах от границы мы заходили в пассажирский поезд, и пока он не спеша чапал до Ленкорани, с двух сторон состава проверяли документы у пассажиров. Второй такой же наряд двигался на встречном поезде и выходил из состава на том самом полустанке, в котором заходили в поезд мы.

Так вот, на утреннем разводе прошла ориентировка: где-то в Астраханской области сбежали пятеро уголовников. Сбежали со стрельбой. По пути перебили пяток стариков в деревнях, зарезали участкового в Махачкале, кроваво отметились в Баку (что они натворили в столице Азербайджана, нам на разводе не сказали) и пропали. Все пятеро нехило для того времени вооружены. Два автомата почти без патронов, пистолет участкового с запасной обоймой и минимум три охотничьих ружья, стопудово обрезанных до не менее убойных обрезов.

Это ещё был могучий Советский Союз, и терять подорвавшимся уголовникам было уже нечего. Высшая мера социальной справедливости всем пятерым светила однозначно. В Союзе с убийцами не церемонились, так что куролесили ребятки без оглядки на будущую отсидку в комфортабельной колонии. Срок самой жизни у беглецов был до первой засветки, а дальше – стрельба на поражение.

Менты бы их брать живыми не стали, но мы же не советские правоохранители. У нас другие инструкции, вбитые на уровне подсознания: нарушителя брать живым. Вот и взяли. Я сдуру взял одного, да и то неожиданно даже для самого себя. После внезапного удара ножом я вцепился в тощего уголовника, как клещ. На адреналине вытащил неожиданно жилистого мужичонку из купе в коридор и свалил его на пол, по пути прикладом автомата выбив у него нож. После чего взял нарушителя на приём на удушение и так и пролежал на нём до самого конца, не обращая ни на что внимания. Да и не соображая ничего толком.

Тогда мне жутко повезло – нож, скользнув по прикладу автомата, попал мне не в печень, а пропорол брюшину сбоку, ничего особенно не повредив. В результате я – в госпитале, полузадушенный, но счастливый уголовник – на гауптвахте окружной заставы, а двое ребят из моего наряда, трое гражданских и ошизевшие от такого расклада уголовники – на кладбище. Стволы беглецы достали несколькими мгновениями позже того, как их приятель вылетел в коридор. Выжил ещё раненный двумя пулями и четырьмя картечинами старлей. Он-то четверых уголовников и положил. Наглухо. На него накачка на разводе подействовала несколько иначе, чем на загаженные коммунистической пропагандой мозги слегка половозрелых комсомольцев.

Старший лейтенант погранвойск – ни разу не щенявый комсомолец-призывник и ситуацию просёк сразу. Не перебей он охреневших от вседозволенности блатарей, они половину пассажиров поезда завалили бы из наших автоматов, а стрелять офицеров-пограничников учат хорошо. В госпитале говорили, что старлей стал капитаном досрочно. В общем, за дело. Народу тогда он спас немерено.

Шестой придурок спрыгнул с поезда. Лучше бы сразу застрелился. Такой смерти врагу не пожелаешь, но менты были жутко довольны – это он старого и всеми уважаемого участкового зарезал. Это же Дагестан. Все друг друга знают. Родственников у участкового оказалось человек двести, а близких знакомых – почти полторы тысячи. Мужик дожил до пятидесяти шести лет, а проработал на земле, где родился, тридцать четыре года и знал несколько поколений местных хулиганов со всеми их сыновьями, племянниками и внуками. Воры и деловые люди его тоже ценили. В чужие дела участковый не лез, окучивая свою делянку. В результате и по совокупности за мёртвого убийцу такую награду объявили в узких кругах, что не дай бог было взять его живым.