Чужая жизнь

Алексей. На бумаге письмо было?

Сафонова. А на чем же?

Алексей достает мобильник и набирает номер. Номер не отвечает. Алексей отключает телефон. Смотрит внимательно на Сафонову. Включает телефон.

Алексей(набирая номер). Звоню в милицию.

Сафонова. Тогда вы их не увидите. Ванечка просил передать, что ни живыми не увидите, ни мертвыми. Ему терять нечего, так он просил передать.

Алексей отключает телефон и смотрит устало на Сафонову.

Алексей. Больше ничего он не просил передать?

Сафонова. Больше ничего.

Алексей. А как он узнает, согласился я или нет?

Сафонова. Если я до полуночи на подоконник герань поставлю, значит, вы согласны.

Алексей. На подоконник?

Сафонова. В кухне.

Алексей. А если я не соглашусь?

Сафонова. Значит, я герань не поставлю.

Алексей. С чего Ванечка ваш решил, что у меня есть такие деньги в наличии?

Сафонова. Моя вина, Николай. Не казните, я ему проговорилась, что у вас лежат десять тысяч теще на операцию, так как в любой момент понадобиться могут.

Алексей. Откуда бы вам знать такие подробности? Я, кажется, с вами не делился.

Сафонова. Со мной не делились, с кем-нибудь другим делились. Я, Николай, много чего про людей знаю. Хотя это и лишнее, спокойнее не знать.

Раздается стук в стекло, настойчивый, но сдержанный. Сафонова оказывается у окна, отгибает угол занавески, приподнимает раму.

Вальяжный голос. Голубушка, я вот что подумал. Я тебе ее опишу. Высокая, с меня практически ростом. Но это, конечно, на каблуках. Рыжая, веселая и глаза голубые. В какой она квартире живет?

Сафонова. Не знаю.

Вальяжный голос. Зачем здесь сидишь тогда?

Сафонова(задумчиво). Погоди, погоди! Рыжая? С голубыми глазами?

Вальяжный голос (с надеждой). Веселая.

Сафонова. Есть у нее такая привычка: кончик носа трогать, когда задумывается?

Вальяжный голос. Знаешь все-таки! Ты моя красавица…

Сафонова. Она на Фрунзенской набережной живет.

Вальяжный голос. Точно?

Сафонова. У меня там подруга, в сотом доме, я в лифте ехала с рыжей вашей.

Вальяжный голос. Уверены?

Сафонова. У нее мобильник красного цвета.

Вальяжный голос. Ты моя красавица!

Сафонова опускает раму, расправляет занавеску. Поворачивается к Алексею.

Алексей. Рыжая здесь живет. В семьдесят третьей.

Сафонова. Она просила не говорить. Какое ваше решение, Николай?

Алексей молчит. Смотрит в телевизор.

Алексей. А как же вы ему деньги доставите?

Сафонова. В листочке была инструкция.

Алексей. Сложная инструкция?

Сафонова. Не простая.

Алексей. Ничего не перепутаете?

Сафонова. У меня память в порядке.

Алексей молчит. Вертит в руках мобильник.

Сафонова. Бегу ставить герань?

Алексей разглядывает Сафонову долгим взглядом.

Алексей. Я подумаю.

Сафонова. Конечно.

Алексей поднимается. Сафонова придерживает за спинку покачнувшееся кресло.

Сафонова. Осторожнее.

Квартира Алексея.

– Секунду, – остановил я Виктора, – одну секунду. Давайте прервемся.

– Только я интонацию нащупал, – пробормотал недовольно Виктор, не подымая головы от листков.

– У меня ноги затекли, – пожаловался я.

Я поднялся из-за стола. Вышел на авансцену. Различил в седьмом ряду темную фигуру.

– Интересно, – сказал я, – кто написал эту дурацкую пьесу?

За спиной молчали. И человек в зале молчал.

– Сергей, вернитесь, пожалуйста, за стол, – попросила Анна Игнатьевна.

– Я лучше домой вернусь.

– Осталось совсем немного. Дочитаем, и пойдете домой.

– А что вы дома делать будете? – поинтересовался Виктор.

– Спать.

Я обернулся. Он сидел за столом вполоборота ко мне. Сообщил:

– А я буду есть. У меня пельмени в холодильнике.

– Домашние? – спросила Анна Игнатьевна.

– Покупные.

– А я хочу, чтобы мне деньги вернули за этот дебильный сеанс арт-терапии, – сказал я человеку в зале. Но он не отреагировал.

– Я вам верну деньги, – сказала Анна Игнатьевна. – Если скажете после читки, что не помогло, верну.

– Даете слово?

– Честное слово. Говорю при свидетелях.

– Вашим свидетелям доверия нету, – заметил я. Но от авансцены отошел и вернулся к столу.

Усевшись и поглядев в темный зал, я сказал: