Чужак

— Она не могла этого сделать! — запротестовал Шерри, хотя не чувствовал в этом уверенности. — Она просто не могла этого сделать! И ты это знаешь, Ленг. Скажи мне, что думаешь так же!

Пит Ленг сердито крякнул, затем ответил:

— Она все врет. Как же ты можешь отнестись к ней снисходительно? Для нее ложь — привычное дело. Она даже не остановилась возле убитого человека! Ты слышал!

— Ну и что из этого?

— Малыш, разве ты не видел кровь на ее руке?

— Тут полно колючек, — с отчаянным упрямством возразил Шерри. — Ты только представь себе молодую девушку вроде нее… Неожиданно она наталкивается на мертвеца. И как, по-твоему, поступит? Конечно побежит сломя голову! Не чуя под собой ног! Могла оцарапаться о колючку и даже не заметить! Ты понимаешь это, Пит? Ну хоть сознаешь, что такое вполне могло случиться?

Пит с сочувствием посмотрел на друга:

— Мне жаль тебя, Малыш. Вот все, что я тебе скажу. Мне просто очень тебя жаль. А теперь давай оставим это. В убийстве разберется шериф, надо только ничего не менять здесь. Смотайся-ка в город, сообщи ему, а потом прямиком отправляйся в гостиницу и еще разок осмотри комнату Феннела. Наверное, сделать это будет нетрудно, когда там узнают, что он подозревается в убийстве!

Шерри обрадовался возможности заняться конкретным делом. Не стал он и возражать, что его приятель начал им откровенно командовать. Просто, как хороший помощник, принялся беспрекословно выполнять полученное поручение.

Он вывел лошадь из конюшни и рысью, разбрасывая гравий, спустился по крутой дороге на городскую улицу.

Шерифа Малыш нашел без труда. Тот как истукан сидел перед входом в гостиницу и не мигая глядел на ее дверь, изредка поглаживая свою светлую пушистую бородку.

Герберт Мун не пил. Не страдал нервной потребностью занять руки оружием, а мозги — затуманить клубами дыма. Он мало ел. Говорил еще меньше. И четверть века оставался на должности шерифа, не пользуясь для этого популярными выступлениями и призывами к друзьям голосовать за него, а исключительно благодаря блестящему исполнению своих обязанностей. Его послужной список был безупречен. Ровно половину своей жизни он потратил на поимку преступников. От такой работы выглядел лет на пятнадцать старше, чем был на самом деле, но все еще ее не бросал. Люди говорили, что Мун ненавидит перемены, поэтому-то он и остается в Клейроке. Он и жил все в той же небольшой хибарке, в которой обосновался еще юношей двадцать пять лет назад. Год от года подпирал ее то в одном, то в другом месте по мере того, как хибарка становилась все более хлипкой и того и гляди грозила рухнуть. Мун так и не женился. Никогда не заходил дальше того, что просто смотрел на женщин. У него не было друзей. Фактически этот человек жил в полнейшем одиночестве, напоминая меч в растрепанных, однако еще крепких ножнах. Но когда появлялась потребность использовать это оружие — настоящий, сверкающий стальной меч обнажался!

Таким был шериф Герберт Мун, который спокойно сидел себе, когда у него не было дела, отдыхая телом, умом и душой, пока к нему не обращались за помощью. А тогда он пускался по следу.

За двадцать пять лет шериф Герберт Мун в одиночку пристрелил и арестовал двести двенадцать преступников! В это число не входил отлов пьяниц на помойках, всяких мелких дебоширов и хулиганов. Двести двенадцать раз ради соблюдения закона он сталкивался с настоящей опасностью и побеждал!

Говорили так же, что каждый год службы шерифа в Клейроке оставил на его теле шрам — двадцать пять серьезных отметин за верную службу! Но лицо осталось нетронутым. Только под подбородком виднелся длинный морщинистый рубец. Мун стыдился его и поэтому постоянно закутывал шею шарфом, из-за чего выглядел довольно старомодно. В общем-то и бороду, которую подстригал узким клинышком, шериф отпустил только для того, чтобы она гармонировала с таким убранством. Уж если закрытая шея смотрится старомодно, то такой должна быть и вся внешность в целом. Однако подобные перемены в облике не отразились на характере шерифа.

Люди насмешливо говорили, что за все двадцать пять лет Мун ни разу не купил себе нового костюма. Некоторые даже клялись, что он скряга и, должно быть, где-то припрятал целое состояние. Однако ни одна душа не знала, что зарплата шерифа за четверть столетия тоже не изменилась. Сам Герберт Мун не просил повышения, и зарплату не повышали. Между тем покупательная способность доллара за то время упала до тридцати центов. Правда, иногда Мун получал денежные вознаграждения за отвагу, но тут же отдавал их на благотворительность. «Нельзя жить на деньги от пролитой крови», — неизменно повторял он.

Вот к этому-то маленькому человечку, в которого, как злословили некоторые граждане Клейрока, при стрельбе и попасть-то невозможно из-за его небольшого роста, и подъехал Лю Шерри. Соскочив с коня и подняв облачко пыли, он остановился перед ним.

— Вы — Мун? Здешний шериф?

— Да, это моя фамилия, — отозвался тот.