Чужак

Я пошел в другую комнату, надел пальто и вновь появился в гостиной. Тетя Берта смотрела на меня очень внимательно, и, как мне показалось, немного смущенно. Я понимал, что она была слишком деликатна, чтобы спрашивать о том, куда я собрался, и толком не знал, что сказать ей. Я сомневался, стоит ли говорить ей о том, что я собираюсь навестить брата Бернарда и потом, может быть, зайду в церковь. Но она оказалась сообразительнее, чем я. Когда я подошел к входной двери, она спросила меня:

— Ты надолго, Фрэнки?

Я остановился.

— Не знаю, — ответил я. — Я хочу пройтись и повидаться с приятелями.

— Видишь ли, — сказала она. — Я хотела сходить сегодня с тобой в синагогу. Я подумала, что было бы неплохо, если бы ты пошел туда, если у тебя нет срочных дел.

Я задумался. Моей тете не откажешь в проницательности. Может быть, она умеет читать чужие мысли?

— А как вы считаете, мне можно туда пойти, ведь я раньше там никогда не был? — спросил я.

Она удовлетворенно улыбнулась и сказала мягко:

— О чем речь! Конечно, можно. Мы будем просто счастливы, если ты пойдешь в синагогу.

— Хорошо, — сказал я. — Будь по-вашему.

— Подожди минутку, — сказала тетя. — Я надену пальто, и мы тут же отправимся.

Всю дорогу она молчала. Мы подошли к серому кирпичному зданию.

— Вот и синагога, — сказала тетя Берта.

Я стал рассматривать здание. Оно не производило должного впечатления: самое обычное одноэтажное здание без каких-либо украшений: ни статуй святых, ни даже звезды Давида, невзрачное строение с обычной дверью, совершенно не похожее на святое место, куда люди приходят поклоняться Богу. Я почувствовал смутное разочарование.

Но еще более я был разочарован, когда мы вошли внутрь. Дверь располагалась чуть ниже уровня улицы, и пришлось спуститься на несколько ступенек. Открыв дверь, мы оказались в небольшой комнате с голыми, выкрашенными серой краской стенами. Я хотел снять головной убор. Тетя остановила меня.

— В синагоге, Фрэнки, люди находятся в головном уборе. Нужно всегда закрывать голову.

Я взглянул на нее, ничего не понимая. Здесь все было наоборот. Тетя провела меня через комнату, и мы очутились в молельном зале. Там было несколько человек. Помещение это оказалось тоже весьма скромным. Оно было уставлено незатейливыми скамейками, выкрашенными под красное дерево, большинство из которых не мешало бы снова покрасить. Стены тоже нуждались в ремонте, потому что в нескольких местах штукатурка сильно потрескалась.

В дальнем конце зала находилось небольшое возвышение под балдахином из вылинявшего красного бархата, перед которым стоял человек. Он громко читал на иврите книгу, которую держали перед ним два человека.

Мы прошли вперед и зашли в один из рядов, образуемых скамьями. Я попытался было встать на колени, но тетя взяла меня за руку и покачала головой, давая мне понять, чтобы я этого не делал. Я сел рядом с ней.

— Евреи, — шепнула она мне, — не склоняют колени перед Богом. Для них главное — это смиренность духа, а не тела.

Я в изумлении посмотрел на нее. Все, что я видел вокруг, не было похоже на церковь. Здесь не нужно было вести себя каким-то особенным образом, за исключением того, что нельзя было снимать головной убор.

— А где рабби? — спросил я. Мужчины, которых я видел на возвышении, были в обычных костюмах.

— Это тот, который читает тексты из Торы.

Конечно же, я ожидал увидеть священника, одетого в какие-нибудь особенные одежды, но это было не так. Тетя взяла со скамьи небольшую книгу и, открыв ее, передала мне. Пол-листа было отпечатано на иврите, пол-листа — на английском.

— Вот что он читает, — сказала она, указывая пальцем строчку. — Он читает на иврите, но ты можешь читать по-английски.

Рабби подождал немного, пока ему перевернут страницу манускрипта, и продолжил. Монотонным, успокаивающим голосом он произносил непонятные слова: «Борух атто адоной, элохену мелех хоолом…»

Я посмотрел в книгу. Тетя пальцем указала мне строчку по-английски. Я прочел: «Будь благословен, о ты, наш Бог, наш Всевышний…»

Я закрыл глаза и представил следующую картину: отец Куин, коленопреклоненный, молится перед алтарем, на его белых одеждах мягкие отблески свечей. Я как будто услышал тихое хоровое пение, почувствовал благодатное тепло церкви, запах благовоний. Мои губы невольно произнесли:

— Аве Мария, Пресвятая Матерь Божия…

Тетя Берта прикоснулась к моему плечу. Я вздрогнул и открыл глаза. Она улыбалась, но в уголках ее глаз я заметил блестящие слезинки.

— Бог один, Фрэнки, — услышал я.

Напряжение, которое я испытывал, вдруг спало, и я улыбнулся ей в ответ. Она была права: не важно, на каком языке произносят имя Бога — на английском, латинском или иврите.

Когда мы вернулись, дядя Моррис был уже дома, и тетя рассказала ему, куда мы ходили. Посмотрев на меня, он спросил:

— Ну, и что ты думаешь по этому поводу?

— Не знаю, — ответил я. — Все это довольно странно.

— Может быть, ты хочешь посещать школу, где занятия идут на иврите? Тогда ты больше узнаешь о нашей вере, — спросил он.

Я замялся, и тетя Берта сказала: