Чужак в чужой стране (Stranger in a Strange Land)

– Мы еще вернемся, – Джилл готовила напитки. – Тим прав: нам с Майклом нужно доработать номер.

– У вас отличный номер. Ну разве что пару шуточек добавить… Привет, Смитти. – Она протянула ему руку в перчатке.

За пределами циркового городка миссис Пайвонски всегда ходила в перчатках и чулках. Она выглядела (да и была) респектабельной вдовой средних лет с хорошо сохранившейся фигурой.

– Я как раз говорила Джилл, что у вас хороший номер.

Майк улыбнулся:

– Оставь, Пэт. Номер безобразный.

– Что ты, милый. В нем нет изюминки, это правда. Добавьте две-три шутки, подберите Джилл более открытый наряд. У тебя превосходная фигура, милочка.

– Дело не в фигуре, – покачала головой Джилл.

– Я знала одного волшебника, который наряжал свою ассистентку в костюм конца девятнадцатого века. Даже туфель не было видно. А потом постепенно ее раздевал. Болванам очень нравилось. Не пойми меня превратно, все было очень пристойно. Когда номер заканчивался, на ней было столько же, сколько на тебе сейчас.

– Пэтти, я бы выступала голой, если бы за это не привлекли к ответственности.

– Ни в коем случае! Болваны устроили бы бунт. Но если у тебя есть фигура, ею нужно пользоваться. Чего бы стоила моя татуировка, если бы я не снимала с себя все, что можно?

– Кстати, об одежде, – вмешался Майк. – Кондиционер не работает, и тебе, наверное, жарко, Пэт? Если хочешь, можешь раздеться, мы здесь одни. На Майке был махровый халат; среди цирковых не считалось дурным тоном принимать гостей в таком виде. От жары он почти не страдал.

– Правда, Пэтти, – поддержала его Джилл, – я даже могу дать тебе халат. Не церемонься с друзьями.

– Не беспокойся, мне и так хорошо, – миссис Пайвонски продолжала рассказывать, думая, как бы подобраться к делу, то есть к религии. Ребята хорошие, почти созрели для обращения, которое она наметила на конец сезона. – Все дело в том, Смитти, что нужно понимать болванов. Если бы ты был настоящим волшебником – я не хочу сказать, что ты новичок, у тебя блестящая техника… – Джилл принесла тапочки, Патриция сняла чулки и засунула их в туфли. – Но болваны знают, что это не потому, что ты продал душу дьяволу. Техникой их не возьмешь. Ты когда-нибудь видел, чтобы глотатель огня выступал с хорошенькой девушкой? Нет, потому что она только испортила бы все. Болваны ведь ждут, когда он загорится.

Тут она сняла платье. Джилл расцеловала ее.

– Вот теперь ты выглядишь естественно, тетушка Пэтти. Пей, я налью еще.

– Минутку, дорогая, – («Укрепи меня, Господи! Мои картины будут говорить сами за себя, именно для этого Джордж их делал»).

– Вот видите, что у меня есть для болванов? Вы когда-нибудь толком меня рассматривали?

– Нет, – сказала Джилл, – мы ведь не болваны, чтобы глазеть.

– Так посмотрите, дорогие! Не зря же Джордж, – упокой, Господи, его душу, – трудился! Смотрите, и изучайте. Вот здесь, в центре, изображено рождение нашего пророка, святого Архангела Фостера. Он тут невинный младенец, не ведающий, что ему уготовано Небесами. А вокруг парят ангелы, которые все знали заранее. Здесь Джордж запечатлел первое чудо, совершенное пророком. Когда пророк был еще мальчиком, он застрелил из рогатки птичку, потом устыдился, поднял ее, погладил; она ожила и улетела. Сейчас я повернусь спиной. – Миссис Пайвонски вкратце объяснила, что, когда Джордж начинал богоугодную работу, ее тело уже не было чистым холстом. Поэтому Джорджу пришлось превратить «Нападение на Пирл-Харбор» в «Армагеддон», а «Небоскребы Нью-Йорка» в «Священный город». – К сожалению, Джорджу удалось изобразить не все, а лишь основные вехи жизни пророка. Вот Фостер проповедует на ступенях отвергшей его духовной семинарии. С тех пор его начали преследовать. А вот он громит идолопоклоннический храм… А вот он в тюрьме, и от него исходит священный свет. Его освободили из тюрьмы приверженцы веры. (Преподобный Фостер понимал, что кастет и дубинка сослужат вере лучшую службу, чем проповедь непротивления злу. Ему казалось мало «ока за око и зуба за зуб». Но он был стратегом и воевал только тогда, когда в распоряжении Господа имелась тяжелая артиллерия). – А судью; который посадил его в тюрьму, вымазали дегтем и обваляли в перьях. А здесь – вам не видно, лифчик закрывает. Безобразие…

– («Майк, чего она хочет?») – («Ты сама знаешь») – Тетушка Пэтти, – сказала Джилл мягко, – ты хочешь, чтобы мы увидели все картины?

– Да, как говорит Тим, Джордж использовал эти места, чтобы не оставить рассказ незаконченным.

– Если Джордж трудился над картиной, надо думать, он рассчитывал, что на нее будут смотреть. Сними трико. Я говорила, что могла бы работать голой, а здесь даже не работа, а встреча друзей… на которую ты пришла со святой целью.

– Ну, если вы так хотите.

Она торжествовала. Аллилуйя! С помощью Фостера и Джорджа она обратит ребят!…

– Помочь тебе расстегнуться?