Чужак в стране чужой

Майк вывел себя из транса в четверг вечером; А, Б, В, и Г тут же позабыли свои раздоры, наново сплотились в дружную команду АБВГ — и бросились ему прислуживать, да какое там прислуживать, они выстилались «прениже праха, что под копытами его коня»[150]. Вспомнили они наконец и про Джубала, так что тот не стал возникать. «Да и какой был, собственно, смысл», — кольнула его неприятная мысль. Начни он сейчас выяснять отношения, Майк без труда утроит — да хоть удесятерит — жалованье девиц, всего-то ему и делов, что послать Дугласу открытку. А главное — они и без этого непременно встанут на сторону мальчонки.

Одним словом, в доме снова воцарились покой и порядок, и Джубалу было, в общем-то, начхать, что маленьким его королевством правит теперь мажордом. Еду подавали вовремя, и она стала даже лучше, чем прежде; по первому же крику «К ноге!» рядом возникала девица, буквально брызжущая счастьем и вполне работоспособная, а ежели так — кой черт, у кого там больше мальчиков на побегушках, а у кого меньше. Или даже девочек на побегушках.

Кроме того, было очень интересно смотреть, насколько разительно переменился Майк. Если неделю назад покорность этого парня казалась даже нездоровой, граничила с неврозом, то теперь он прямо лучился самоуверенностью, Джубал даже сказал бы «наглостью» — не сохрани Майк в полной мере свою безупречную вежливость и постоянную заботу об окружающих.

Он, будто истинный феодальный синьор, принимал омаж[151] девиц как положенный ему по праву рождения, а выглядел теперь не младше своих лет, а старше; голос его стал густым и звонким, и говорил Майк уже не с робостью, а напористо и уверенно. Джубал решил, что пациент готов к воссоединению с родом людским и его можно выписывать.

«Правда, — напомнил себе Джубал, — оставалось одно обстоятельство: Майк так и не научился смеяться». Он улыбался шуткам, иногда даже вроде бы их понимал, во всяком случае не просил объяснить, что же тут смешного, он неизменно выглядел жизнерадостным, почти веселым — но никогда не смеялся.

Ладно, не такое большое это и дело. Пациент здоров физически и духовно, и он — наконец, слава тебе, Господи, — стал человеком. Еще пару недель тому назад Джубал был далеко не уверен в таком результате. Выработанное годами смирение не позволяло ему приписывать заслугу себе, тут, пожалуй, больше поработали девицы. Или лучше сказать «девица»?

С самого первого дня Джубал чуть не ежедневно повторял Майку, что рад видеть его гостем — и что, однако, тот должен уйти в большой мир, как только почувствует себя на это способным. Так что его не должно было удивить, когда однажды за завтраком Майк объявил, что уходит. Тем не менее Джубал удивился и — к еще большему своему удивлению — обиделся.

Чтобы скрыть столь неподобающие чувства, ему пришлось — без всякой прямой необходимости — воспользоваться салфеткой.

— Да? И когда же?

— Мы уйдем сегодня.

— Ясно. Множественное число. А мы тут трое мужиков как-нибудь и сами суп себе сварим.

— С этим все будет в порядке, — успокоил его Майк, — но ведь мне тоже кто-нибудь нужен. Я еще не знаю, как все у людей делается, — и допускаю ошибки. Лучше всего, если это будет Джилл, она же хочет продолжить занятия марсианским языком, но можно и Дюка или Ларри, если ты не хочешь отпустить ни одну из девушек.

— Да никак у меня есть право голоса?

— Джубал, решать должен ты, и только ты. Мы это понимаем.

(Поздравляю вас соврамши — первый, наверное, раз в жизни. Останови ты свой выбор на Дюке — я и того, пожалуй, не сумел бы удержать.)

— Да, Джилл, пожалуй, самый лучший вариант. Но вы, ребята, не забывайте — здесь ваш дом.

— Мы знаем это — и вернемся. И снова разделим воду.

— Да, сынок.

— Да, отец.

— Че-го?

— Джубал, в марсианском языке нет слова «отец». Но недавно я грокнул, что ты мне отец. И Джилл — тоже.

— М-м-м… — Джубал искоса взглянул на Джилл. — Да, я грокаю. Берегите себя.

— Хорошо. Пошли, Джилл.

Они ушли, прежде чем Джубал успел встать из-за стола.

26