Чужак в стране чужой

Если марсианин желает на несколько минут — либо лет — погрузиться в размышления, он сделает это без малейших колебаний, а если друг захочет с ним пообщаться — друг подождет. Когда в твоем распоряжении вечность, отпадает всякая необходимость спешить — в марсианском языке даже нет такого слова. Скорость, ускорение, одновременность и все аналогичные понятия воспринимаются марсианами чисто математически, не вызывая при этом никаких эмоций. А вот неустанная, нескончаемая спешка людской жизни никак не связана с математической неумолимостью времени, и основная ее причина лежит в отчаянной ярости, неизбежно проистекающей из двуполой организации рода человеческого.

Профессиональные занятия доктора Харшоу заключались в натягивании носа честнейшей публике, а хобби — в подрыве всех и всяческих основ и устоев; жизнь он вел (вполне сознательно, по личному своему свободному выбору) паразитическую, а к «спешке» относился почти по-марсиански. Прекрасно понимая, сколь коротка эта жизнь, и не обладая верой в бессмертие души ни по марсианскому, ни даже по канзасскому варианту, он решил прожить каждое из драгоценных ее мгновений так, словно мгновение это — вечность: без надежды и страха, но зато со смаком. Чтобы добиться желаемого, ему не требовалось ничего столь экстравагантного, как дворец наслаждения Кубла-хана[66], окруженный «на десять миль оградой стен и башен», но и Диогеновой бочки было маловато; избранная Джубалом золотая середина представляла собой участок в несколько акров, обнесенный электрифицированной изгородью, и четырнадцатикомнатный дом с шустрыми секретаршами, а также прочими удобствами. И скромный сей приют, и публику, его населявшую, нужно было как-то содержать; Харшоу избрал для этого путь, дававший максимальный доход при минимальных усилиях, — что ни говори, лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным. Харшоу желал жить, как ему заблагорассудится, делая исключительно то, что нравится Харшоу.

Сейчас уважаемый доктор был крайне раздосадован, что обстоятельства вынуждают его к ненавистной спешке, — и ни за что не признался бы даже самому себе, что втайне получает от спешки этой удовольствие.

Он хотел переговорить с самым высоким чиновником третьей планеты и понимал, что система хлопальщиков делает такое желание практически невыполнимым для обычного человека. Харшоу не заводил приличествующего своему положению штата хлопальщиков; он подходил к телефону сам, и с большим удовольствием, — как знать, а вдруг это какой-нибудь малознакомый тип, на которого можно будет наорать, чтобы не беспокоил занятого человека без дела — без дела, конечно же, по мнению Харшоу. Он понимал, что во Дворце Правительства все совсем иначе, что мистер генеральный секретарь так вот просто к телефону не подойдет. Однако за плечами Харшоу была многолетняя практика преодоления всех и всяческих препон; он позавтракал и бодро взялся за дело.

Чтобы прорвать первые три линии обороны, ему хватило собственного имени. Худо-бедно, но Харшоу все-таки дотягивал до высокого титула Очень Важной Персоны, а потому трубку в разговоре с ним не бросали. Переходя от одного секретаря к другому, он в конце концов завяз на весьма благовоспитанном молодом человеке, который готов был слушать что угодно и сколько угодно, — однако даже и не собирался соединять его с достопочтеннейшим мистером Дугласом.

Харшоу понимал: скажи он, где сейчас находится Человек с Марса, и все закрутится со страшной скоростью, только вот в ту ли сторону закрутится? Нужно думать, упоминание имени Смита поднимет на ноги «всю королевскую рать», а шансы на разговор с Дугласом сведутся к нулю. Такой вариант Харшоу не устраивал; богатый опыт подсказывал ему, что с Большим Боссом договариваться легче. Теперь, когда на карте стояла жизнь Какстона, нельзя было рисковать, что все дело сорвется из-за чрезмерного рвения исполнителей либо из-за недостатка у них полномочий.

Разговор с вежливым секретарем давно утратил всякий смысл, однако тянулся и тянулся, нудно и тоскливо.

— Молодой человек, — взревел в конце концов Харшоу, — если вы сами ничего не можете, так свяжите меня с кем-нибудь, кто может. Ну хотя бы с мистером Берквистом.

Лицо на экране мгновенно утратило улыбку. «Ну вот, милок, — со злорадным удовольствием подумал Джубал, — не такой уж ты и непрошибаемый». Успех нужно было развивать.

— Ну так что? Вы пошевелитесь наконец или нет? Свяжитесь с Гилом по внутренней линии и расскажите, сколько времени вы меня тут проволынили.

Великолепная память Джубала сохранила все сведения о Берквисте, сообщенные как Свидетелем Кавендишем, так и нанятыми частными сыщиками. «Так-так, — радостно сообразил он, — этот холуй Берквиста рангом пониже, да и прыть у него пожиже; самое время его основательно тряхнуть и перейти на следующую ступень иерархической лестницы».

— Никакого мистера Берквиста здесь нет, — бесцветным, как у автоответчика, голосом сообщил секретарь.