Чужак в стране чужой

Майк послал стакан в ванную, наполнил его из-под крана, вернул назад и опустил прямо на ладонь Джилл. Миссис Пайвонская наблюдала за всем этим с интересом, но не более. У нее не было уже сил изумляться.

– Тетя Пэтти, – сказала Джилл, – это вроде крещения… или обручения. Это… ну, такая марсианская штука. Это значит, что ты веришь нам, а мы верим тебе… что мы можем все тебе рассказать, а ты можешь все рассказать нам… и что мы теперь вместе – и теперь, и навсегда. Но только обратного хода нет. Если ты нарушишь эту связь, мы умрем. Умрем сразу – спасенные там или неспасенные. А если нарушим мы… но мы никогда такого не сделаем. Только ты не подумай, никто тебя не заставляет, если не хочешь – можешь не делить с нами воду, и мы все равно останемся друзьями. Если тебе мешает твоя вера – не надо. Мы не принадлежим к твоей церкви и, возможно, не будем принадлежать никогда. Мы – «ищущие», но никак не более. Ты согласен, Майк?

– Мы грокаем воедино, – кивнул Майк. – Пэт, Джилл говорит правильно. Жаль, мы не можем сказать тебе этого по-марсиански, было бы яснее. Тут все, что есть, когда люди женятся, и гораздо больше. Нам никто не мешает предложить тебе воду, но если в твоей религии или в твоем сердце есть какие-нибудь препятствия – не пей!

Патриция Пайвонская глубоко вздохнула. Однажды она уже приняла подобное решение – прямо на глазах у собственного мужа… и не нарушила его, не отступила. И кто она такая, чтобы отказывать святому? И его благословенной невесте?

– Да, – твердо сказала она. – Я выпью.

Джилл сделала глоток.

– Мы всегда будем взращивать близость, – сказала она, передавая стакан Майку.

– Спасибо за воду, брат мой.

Майк тоже отпил из стакана.

– Пэт, я даю тебе воду жизни. Да пьешь ты всегда вдосталь.

Пэт приняла от него стакан:

– Спасибо. Спасибо вам, мои родные. Вода жизни… Как же я вас обоих люблю.

Она пила большими глотками, словно ее давно мучила жажда.

Джилл забрала у нее стакан и допила все, что в нем оставалось.

– Мы стали ближе, братья мои.

– (Джилл?)

– (Сейчас!!)

Майкл поднял своего нового брата; поддерживаемая невидимой силой, Патриция плавно проплыла в спальню и опустилась на кровать.

Валентайн Майкл Смит грокал, что физическая любовь людей – очень физическая и присущая только людям – это не просто оплодотворение яиц, и даже не ритуал, символизирующий взращивание близости, взращиванием близости является уже сам ее акт. Он старался грокнуть поразительный феномен во всей его полноте, использовал для этого буквально каждую возможность – чем дальше, тем больше приходя к убеждению (совсем еще недавно – кощунственному, невероятному), что такой экстаз неведом даже Старикам: духовные глубины людей превосходили все мыслимые и немыслимые представления. И Майк пытался исследовать эти глубины – с радостью первооткрывателя, а главное – без вины и смущения, порождаемых внушенными с детства запретами.

Земные наставницы Человека с Марса, нежные и беззаветные, не причинили его невинности ни малейшей боли; результат получился уникальный, не менее уникальный, чем сам Майк. Разделив с Майком и Джилл – в рамках древнейшего из марсианских ритуалов – воду, Пэт без всяких колебаний приняла последствия этого шага – разделила, теперь уже в ритуале человеческом, с Майком постель (или, если хотите, самого Майка – с Джилл). Не находя в этой безоглядной легкости ничего странного, Джилл несколько удивлялась, что живописная ее подруга (теперь – более чем подруга) воспринимает способность Майка творить чудеса и здесь тоже как нечто само собой разумеющееся. Но Пэт была уже когда-то знакома со святым, она ожидала от святых большего, чем от людей обычных…

Джилл радовалась, что критический момент разрешен правильным действием… а потом время созрело, и это тихое, умиротворенное счастье сменилось яростным, экстатическим счастьем взращиваемой близости.

А потом они отдыхали, и Джилл попросила Майка телекинетически обмыть Патрицию, и та визжала и хихикала, и Джилл тоже визжала и хихикала. Сама Джилл познакомилась с таким невидимым мытьем уже давно, постепенно это стало у них вроде как семейной традицией, совсем не марсианской и очень человеческой игрой, – традицией, которая обязательно понравится Пэтти. Было до слез смешно смотреть, какое стало у Пэтти лицо, когда она вдруг почувствовала, что ее скребут невидимые руки, и потом, когда все ее тело вдруг сразу, само собой высохло – и без полотенца, и без воздушной сушилки.

– После такого, – сказала Пэтти, – полагается выпить.

– Само собой, милая.

– К тому же я так и не показала вам остальные мои картины.

Они вернулись в гостиную, и Пэт встала прямо посередине ковра.

– Посмотрите сперва на меня. На меня, а не на картины. Что вы видите?