Чужак в стране чужой

– Брысь! Занялась бы лучше своими гороскопами.

– Спасибо, что напомнил, мой сладкий. Мне нужен точный момент твоего рождения.

– С этим делом трудно, я рожался три дня подряд. По частям вынимали.

Бекки издала губами непристойный звук.

– Ничего, я и сама узнаю.

– А вот фиг тебе с маслом, наша мэрия сгорела, еще когда мне было три года.

– Ничего, у меня есть свои способы. Спорим?

– Отвяжись, а то возьму да и выпорю, не посмотрю на твой почтенный возраст. Расскажи лучше, как ты тут живешь.

– А ты как думаешь? Ну вот, например, как я выгляжу?

– Нормально. Ну, малость подраздалась в корме. И волосы подкрасила.

– А вот и нет. Я не пользуюсь хной не знаю уж который месяц. Подключайся, парень, и мы мигом изведем этот твой белый венчик вокруг плеши. Засадим клумбу свежей травкой. Или ты цветочками хочешь?

– Бекки, я совершенно не хочу молодеть. Слишком уж тяжелым трудом досталась мне эта дряхлость, чтобы взять так ее да и выбросить. И вообще, дай человеку поесть.

– Слушаюсь, сэр! Кобель ты драный!

Джубал покончил с завтраком и совсем было собрался уходить, когда в столовой появился Майк.

– Отец! Джубал!

Джубал осторожно высвободился из Майковых объятий.

– Спокойнее, сынок, ты у нас уже не маленький. Садись, завтракай, я тоже с тобой посижу.

– Я пришел сюда не завтракать, я тебя искал. Пойдем куда-нибудь в тихое место, поговорим.

– Ну, пошли.

Майк тянул Джубала по коридору за руку, как пятилетний внук любимого дедушку; свернув в незапертую комнату, он усадил гостя в большое кресло, а сам блаженно раскинулся рядом на диване. Свет из большого окна бил Джубалу прямо в глаза, он встал, чтобы передвинуть кресло, и чуть не обругал Майка, когда то развернулось само собой, легкое, как воздушный шарик. В комнате были еще двое мужчин и женщина, которые вскоре неторопливо ушли, осведомившись, не подать ли Джубалу – обычным способом, то есть вручную – его любимого бренди. Слов нет, все эти марсианские штучки сберегали труд, да и деньги тоже (вот, скажем, стирка: заляпанная соусом рубашка стала такой чистой и свежей, что менять ее было просто грех), все механические устройства казались на их фоне громоздкими, неповоротливыми и безнадежно тупыми. Однако Джубал никак не мог привыкнуть, что вещи двигаются словно по своей воле, без всяких там проводов и радиоволн, и шарахался от них как черт от ладана, а вернее – как надежные, серьезные лошади от самодвижущихся экипажей во времена его раннего детства.

Вошедший без стука Дюк молча выгрузил с подноса бутылку бренди, лед и стаканы.

– Спасибо, Людоед, – ухмыльнулся Майк. – Ты у нас что теперь, за официанта?

– Должен же кто-то об этом позаботиться. Ведь ты, Монстр, приковал чуть не все наше население к своим микрофонам. Сколько там лет дают за использование принудительного труда?

– Ничего, через пару часов они сбросят ярмо, и ты сможешь снова залечь в спячку. Дело сделано, Людоед. Тридцать. Финиш. Конец.

– Весь этот долбаный марсианский язык одним куском? Знаешь, Майк, стоило бы проверить тебя на предмет пробитых кондеров.

– Да что ты, какой там весь! Я и сам-то знаю его на уровне детского сада, вернее – знал, но сейчас у меня не мозг, а что-то вроде пустого мешка. Чтобы добрать остальное, высоколобым вроде Стинки придется кататься на Марс сотню, а то и больше лет. Но я свою работу выполнил – шесть недель субъективного времени, хотя начинал вроде бы сегодня в пять утра, – теперь ее завершают упорные, непреклонные труженики, а я могу и побездельничать. С Джубалом поболтать. – Майк потянулся и сладко зевнул. – Хорошо-то как. После работы всегда чувствуешь себя хорошо.

– Ну да, «побездельничать». Сегодня же впряжешься в какую-нибудь новую лямку. Начальник, этот марсианский монстр не умеет так, чтобы поработать и отдохнуть. Два с лишним месяца в постоянном напряжении, и только сейчас вот немного расслабился. Ему надо бы записаться в «Анонимных трудоголиков» – или ты заезжай к нам почаще. Ты на всех хорошо влияешь.

– Господь упаси и помилуй.

– Знаешь что, Людоед, кончай-ка ты врать и мотай отсюда.

– Врать, как же, – проворчал Дюк, направляясь к двери, – ты сделал из меня маниакального правдоруба, а в заведениях, где я ошиваюсь, это огромный минус.

Майк сел и взял со стола стакан:

– Поделимся водой, брат мой Отец Джубал.

– Испей глубоко, сынок.

– Ты еси Бог.

– Майк, я уже смирился с вашим здешним выпендрежем и безропотно терплю его от других. Но уж ты-то мог бы не доставать меня этой божбой. Я же знаю тебя с того времени, когда ты был «всего лишь яйцо».

– О’кей, Джубал.

– Ну, так-то лучше. И когда это ты начал пить по утрам? Ты же совсем молодой, пристрастишься сейчас – непременно загробишь желудок. Помрешь во цвете лет, так и не узнав, что это такое – быть блаженным старым маразматиком вроде меня.

Майк рассеянно взглянул на свой стакан: