Чужаки

Рванув дверь, белогвардеец, не обметая с валенок снега, вошел в избу.

— Здорово, хозяин! Как… — увидев связанного сторожа, Кумря осекся. Почувствовав неладное, он быстро повернулся к двери, но оттуда смотрело два дула револьвера. Растерявшись, Кумря бросился за печь, из-за шестка поднялся Алексей.

Прапорщик не сопротивлялся, его обезоружили, связали руки, усадили на лавку, стали спрашивать, и он все рассказал.

Ближайшая часть белых стояла в десяти верстах. По направлению к тылу белых близко не было.

Когда солдаты закончили накладывать дрова и вывели лошадей на дорогу, Кумрю отпустили. Он дал слово, что никому ничего не скажет, Алексей не верил Кумре, но убивать его не мог. Такой исход дела грозил хозяину неминуемым расстрелом.

Поблагодарив хозяина, красноармейцы, не дожидаясь вечера двинулись вперед, а через три часа в сторожку прискакал белогвардейский отряд в два десятка человек. Хозяин все еще был связан, поэтому и не мог знать, в какую сторону ушли красные.

Бросившись в погоню, командир белогвардейского отряда твердо рассчитывал в течение ночи настичь идущих в тыл красноармейцев.

Глава двадцать четвертая

К вечеру группа Карпова пересекла лес и подошла к небольшому поселку. В крайнем большом крестовом доме шло гулянье. В комнатах ярко горели шарообразные «молнии», слышалась гармошка. В одном месте гремела плясовая, в другом — песни, в остальных комнатах тоже шумели и кричали пьяные люди.

Алексей остановил товарищей на гумне, пошел к дому. Подкравшись к воротам, осторожно нажал на щеколду малых ворот. Из-под крыльца выпрыгнула мохнатая собака. Подняв голову, потянула в себя воздух и, как видно, окончательно растерявшись от частого в тот вечер появления новых людей, лаять не стала, а лишь заворчала и снова вернулась под крыльцо. Двор был заставлен парами и тройками лошадей, укрытых попонами и коврами.

Две пары коней в блестящих сбруях стояли привязанными к верьям прямо на улице. Убедившись, что во дворе никого нет, Алексей вернулся на улицу, отвязал стоящие у ворот упряжки, повел их к гумну.

Обрадованные Марцев с Прониным за несколько минут перепрягли коней гусем и, уложив котомки, взялись за вожжи.

Ехали всю ночь. Только утром покормили на скорую руку лошадей и снова в путь. За сутки сделали половину пути.

Сняв с лошадей попоны и завертываясь в них, попеременно спали. Лошади к концу дня совершенно выбились из сил. Алексей решил остановиться, хотя и опасался погони.

Рассчитывая на то, что белые предупредят дружины впереди лежащих волостей, Алексей вел отряд в обход больших населенных пунктов, то и дело отступая от принятого направления.

Этим он не только избегал встреч с дружинами, но и сбивал с толку командира преследователей.

Ночевали на краю поселка в доме зажиточного мужика. Угрюмый хозяин, догадываясь, с кем имеет дело, даже не предложил приехавшим чая, поэтому Редькин был вынужден сам взяться за самовар и произнести целую речь о русском гостеприимстве.

— Ты, что же, хозяин, и чайком угостить нас не хочешь, — стаскивая с предпечка самовар, ворчал Михаил.

Воды, что ли, жалко. А знаешь ли ты, что по русскому самому древнему обычаю гостей испокон веков досыта кор мили, водочкой угощали и самым лучшим питанием благо устраивали. Потому гость — это первейший тебе человек.

А у тебя, что же, если не взяться самому по части самовара, то, видать, дождешься чая, когда черт подохнет, а он еще не хварывал.

Слушая речь Редькина, мужик крутил косматой головой, порываясь куда-то бежать. Он готов был сделать что угодно, лишь бы молча, без лишних слов. Заметив это, Михаил взял с прилавка ведро, сунул его мужику в руку:

— Иди, тащи воды!..

Мужик словно этого только и ждал. Схватив ведро, он исчез в двери, громко простучал сапогами по сеням, по ступеням крыльца и, сильно хлопнув воротами, побежал к колодцу, рундук которого виднелся у плетня на другой стороне улицы.

Теперь дело с приготовлением чая пошло полным ходом, Михаил говорил, что нужно делать, мужик сейчас же шел исполнять.

Наблюдая, как Редькин распоряжался хозяином, и как тот беспрекословно делал все, что он ему говорил, Редькин, Пустовалов недоуменно качал головой.

— Углей надо, — командовал Редькин, и хозяин стремглав бежал в сени, шумел по углам, а вернувшись в комнату, ставил около самовара трехногий глушитель.

— На! Не жалко, — говорил он, смотря в пол.

— Собирай на стол, — предложил Редькин. И мужик побежал на вторую половину дома, принес скатерть, посуду.

— Пожалуйста, с собой поди не возьмешь! — стонал хозяин от жадности и страха.

— Хлеба надо бы с чаем-то, — продолжал Редькин. Мужик поцарапал затылок, несколько раз крякнул.

— Ну, ладно уж, принесу. — И сейчас же принес хлеба.

— А, как у тебя в отношении мяса? Может, барана или телка для гостей не пожалеешь. Не плохо бы. А?.. — продолжал выпрашивать Михаил.

Но мужик сделал вид, что он этого вопроса не расслышал и, не тронувшись с места, угрюмо смотрел в угол. Улыбнулся он только один раз, когда Алексей предложил ему деньги за взятый фураж и хлеб.