Чужаки

Света уже чувствовала себя своей в группе, свободно общалась с воспитанниками. Ей нравилось возиться с Ванюшкой, пятилетним мальчишкой. Ванюшка притягивал к себе многих. Это был славный мальчуган, с копной соломенных волос, выразительными голубыми глазами, симпатичными ямочками на щеках. Он был ласковый и тянулся ко всем. В приемник его привезли милиционеры. Они нашли Ванюшку ночью одного на конечной остановке троллейбуса, и он не мог объяснить, как оказался там. Света прониклась к нему любовью. За ручку водила его обедать, а по вечерам укладывала спать. Так же она подружилась с тремя девочками: Сашей, Женей и Машей. Этих девочек привезли в приемник голодными, грязными, больными. Их бросила мать, которая вела разгульный образ жизни. Дети для нее были лишь помехой. И когда она поняла, что у нее должен родиться еще один, ненужный ей ребенок, решила избавиться от него, сделав криминальный аборт. После этого она попала в больницу. Три девочки остались одни. Голодные, они останавливали во дворе соседей, возвращавшихся с продуктами и покупками из магазина, и, заглядывая в сумки, спрашивали: «Дядя, а что ты нам принес?». Так эти девочки оказались в приемнике. Когда мамаша выписалась из больницы, ее разыскали и привезли в приемник. Но она отказалась от детей. Когда ее предупредили, что лишат материнства, она спокойно ответила: «Ну и лишайте». Отказалась от детей женщина, которой было чуть больше двадцати лет. И девочки остались в приемнике, где их готовили для отправки в детдом.

Свете не хотелось расставаться с сестрами, когда ее вновь повезли домой. И, может быть, поэтому через пять дней она вновь числилась воспитанницей в группе.

«Да что такое, ведь недавно ее увезли, чего ей дома не сидится?» — возмущались сотрудники. Сделали запрос в Миасс и получили ответ: «Мать пьет, имея троих детей, обстановка неблагоприятная, жилищные условия плохие. Решается вопрос о направлении Райковой в спецшколу для трудновоспитуемых за совершение краж». Пока в Миассе решался этот вопрос, ее то задерживали с украденными деньгами, то привозили из аэропорта. Как-то ночью даже привезли из другого приемника. Потом будут приемники Нижнего Тагила, Сызрани, в которых ее охарактеризуют как беспокойную, лживую, неуравновешенную, неравнодушную к мальчикам девицу. В Миассе, видимо, надоело отписываться, и Свету направили в приемник на тридцать суток — пусть посидит взаперти.

Света знала, что рано или поздно придется отвечать за кражи кошельков в детских садах, универмагах, автобусах, но не думала, что это случится так скоро.

Вечером ее привели в первую группу. Она вошла в спальню, где уже готовились ко сну три девочки. Они с презрением оглядели маленькую Свету и о чем-то зашептались, после чего сказали ей, чтобы она сходила в туалет и через пять минут вернулась. Когда она вошла в спальню, при тусклом свете ночной лампы увидела расстеленное на полу полотенце, а так как она все же привыкла к порядку, подняла его. В ту же ночь девочки побили ее, сказав, что она стала «шошкой», подняв это полотенце, мол, они ее проверяли.

Первую ночь она беззвучно проплакала в подушку, а утром смирилась и тихо присела на лавку в игровой. С шумом, матерясь, туда входили пацаны и удивленно смотрели на нее. Она сидела, низко опустив голову. Так начались первые дни ее жизни в группе, среди воспитанников, отмеченных печатью детской преступности. Девочки заставляли ее мыть полы, стирать, а в столовой забирали еду из ее порции. И голод толкнул Свету украсть кружочек колбасы, за что она была жестоко избита поваром. Вскоре девочек увезли в спецучилище, и Света облегченно вздохнула, оставаясь одна с мальчишками в группе.

Вечером, когда все в приемнике угомонились, Света рассказала мне о своей двенадцатилетней горестной жизни.

Отца своего она совсем не помнила: он не выходил из тюрем. Жили они с матерью в Свердловской области. Однажды захотелось семилетней Свете навестить бабушку, которая жила на другом конце города. Села она на автобус, но привез он ее на вокзал. Растерялась девчушка. Заприметили ее на вокзале цыгане.

— Девочка, хочешь мы тебе куклу купим? Пойдем с нами, красивая наша.

И ушла Света в табор, став Ириной. Жила в палатках, кочевала по грязным вокзалам, пела цыганские песни, и ее не тянуло домой. Куклу ей не купили, она сама взяла ее у спящей в вагоне девочки. «Кому что, цыгане крадут шапки, а я лишь куклу», — успокаивала она себя. И неизвестно, как бы сложилась ее «цыганская» жизнь, если бы на одной из станций ее не приметил милиционер. Три дня, что жили цыгане на станции, он приглядывался к девочке и понял, что ее похитили. Как-то днем решительно направился к ней и, не обращая внимания на возмущавшихся, крикливых цыган, взял ее за руку и отвез домой к матери, так как она подала на нее в розыск. Измотанная поисками мать прижимала ее к себе, осыпала поцелуями и, плача, приговаривала:

— Света! Родная моя, нашлась!