Чужестранец

На крыльце стояли двое: дед Рейо, все в тех же полосатых портах, и еще старик покрепче. Облик его также был не обычен для этих мест, но не для Мирко. Льняные прямые волосы его были убраны назад и спадали на плечи. Лицо твердое, словно высеченное из гранита, лоб высокий, большие горящие глаза, узкий, с горбиной нос, лохматые, вразлет брови, плотно сжатые губы, длинные усы. Шею его украшала серебряная гривна с зигзагообразным и чешуйчатым рисунком с двумя полуконскими, полузмеиными головами на концах. Рубаха у старика была навыпуск, отделанная вышивкой и тесьмой, левую руку украшал серебряный обруч. А самое главное, что с серебряного, тонкой работы пояса свешивался оберег в виде уже знакомого Мирко символа: три камня на кольце, соединенные с центром лепестками-спицами. «Вольк! – догадался мякша. – Видно, не совсем еще сгинула в Чети память о тех, кто давно уж ушел за Камень, где видел их дядя! Значит, и тот, желтоволосый на белом коне, которого зарезал Мирко, тоже был из вольков?»

– Это староста, – шепнул ему на ухо Ахти. – Самый богатый человек в Сааримяки. Зовут чудно: Кулан, а родовое имя – и того почище, язык сломаешь: Мабидун. Чудной, почище деда Рейо, но кузнец, каких не сыщешь!

– Это ты чудной! – зашептал в ответ Мирко, пока они шли последние сажени ко крыльцу. – Это ж вольк! А я думал, тебе ведомо, какие они!

Ахти ничего не ответил, только глянул на Мирко удивленно: «Что ж ты, мол, говоришь такое? Какой же это вольк – они все померли давно!»

Мирко уже было приготовился в очередной раз повторить ритуал приветствия, но тут их заметил Рейо.

– Гляди-ко, пришли! – толкнул он в бок старосту. – Теперь все собрались, начинать время.

– Погоди, Рейо, – шикнул на него Кулан. Мирко показалось, что эти двое – старые приятели.

«Что ж, уже лучше», – подумал он, хотя знал, что сход все равно будет судить по правде, а не по тому, кто кому кем доводится.

– Ты ли будешь Мирко, сын Вилко из Мякищей, – взмахнув бровями, обратился к мякше староста, и изрядный живот над серебряным пояском солидно заколыхался.

«Да, он действительно не из тех вольков, о которых дядя говорил, – мелькнула у Мирко мысль. – Те на лишний вершок боятся пояс отпустить, ибо воины».

– Так меня зовут, Кулан Мабидун, – без запинки выговорил Мирко.

– Тогда ты тот, кого мы ждем. Поднимайся к нам и входи.

Староста поворотился и прошествовал внутрь. Рейо же задержался и подождал, пока Матти, Мирко, Ахти и Хейки взойдут на крыльцо.

– Входите, входите, – буркнул он односельчанам. Те нехотя, но послушались, и старик на мгновение удержал Мирко на пороге.

– Ну, – спросил он, глядя ему прямо в глаза, – правду будешь молвить или Антеро выручать удумал? – Взгляд у деда Рейо сейчас был жестким, колючим и неприятным, но Мирко был не из тех, кого легко проймешь.

– Как правда велит, так и поступлю, – ответил он, не отводя взгляда.

Рейо понял, что на испуг молодца не возьмешь, и хмыкнул:

– Хитер. Ладно, входи. Мирко шагнул в избу.

В просторном помещении собралось человек сорок. Все лавки были заняты, свободными оставались только места близ красного угла рядом с Куланом, там должен был сидеть Рейо, и напротив, где предполагалось поместить Мирко и Ахти. Лестница вела в горницу, где при случае останавливались проезжие важные люди; печь стояла напротив входа, в правом углу.

На той же стороне, что и Мирко с Ахти, усадили Хилку. Справа от девушки сидел русоволосый, пригожий собой мужчина лет сорока пяти, с ровной бородой и пышными пшеничными усами. С виду он был спокойный, складный, загорелый от работы в поле. Сразу, как Мирко вошел, мужчина так и вцепился в него взглядом, будто наизнанку вывернуть хотел. «Отчим», – догадался парень. Жена его была скорее из полянинов, чем из полешуков: мягкие каштановые вьющиеся волосы, стройная, подобранная фигура, своя, не четская вышивка. Лицо молодое, но нервное, даже чем-то злое, и в то же время несчастное, а от носа к губам пролегли две четкие линии, почти морщины. Глаза сухие, но припухшие и красные, как будто она перед этим много проплакала.

– Рейо, дверь притвори хорошенько, старый леший, – скомандовал Мабидун. – Не хватало нам, чтобы вся площадь друг друга за косы таскать начала. Бабы, дело известное, – усмехнулся он в усы, нисколько не смущаясь Хилки и Нежданы.

Присмотревшись, в самом затененном углу мякша приметил еще одну женщину-старушку с крючковатым носом, одетую в старинную, но чистую и аккуратную одежу. «Большуха, должно быть», – подумал он.

– Окно, может, еще прикрыть, а, Кулан, – не спустил ему Рейо. – Подохнем, а слова наружу не пустим. Тут нас и отопрут, тепленьких еще…

Он хотел развить тему, но тут та самая старуха неожиданно зычно прикрикнула из своего угла:

– Ишь, разошлись, дурни старые! Вы так и чрез седмицу не кончите! Бабы за косы, а я вас сейчас за бороды, да лбами, вот звону будет!

Вся изба так и заходила от хохота. Ахти, согнувшийся пополам, сквозь слезы попытался объяснить Мирко, в чем дело: