Чужестранец и завоеватели

– Погоди, – заговорил Гицум. – Ты знаешь, как спасти Семикамень? Лишь теми воинами, что у нас есть тут, в долине? Даже выступив завтра утром, мы уже можем не успеть…

– Спасать Семикамень теперь уже слишком поздно! – отрезал Норан. – Меньше вам надо было спорить друг с другом. Я знаю, кое-что получше – как разом выиграть войну.

*****

Действительно, уже через две ночи после появления Норана на совете, Семикамень, едва ли единственный настоящий город в землях курангов, был готов пасть. Укреплён он был славно, хотя и самой природой, к которой мало что добавило скудное искусство строителей. Защитников было немало – всё же, завоёвывать Мерань ушли в основном юнцы, которым на родине не хватало ни места, ни возможности проявить себя. Вот только с ними ушли и славнейшие дваждырождённые вожди, для которых война была что мать родна. Ушли и не вернулись. Заменить их оказалось некому. Вроде бы и много было у Семикаменного клана союзников и родственников, вроде бы всякое горное племя считало для себя честью просватать будущего вождя к их дочке, но как пришла беда, всех их как ветром сдуло. Не только войск не явилось на подмогу, но и дваждырождённые удальцы напрочь позабыли о своих обещаниях.

А если дваждырождённых у тебя слишком мало и слишком они слабы, то тут уж не помогут ни крутые скалы, окаймляющие горное плато, ни количество простых воинов. Просто развязка будет медленнее.

От проломленных ворот ещё доносился шум боя. Куранги успели возвести позади них невысокую стену, разбирая собственные дома на материал. А нападающие не торопились ломиться вперёд – одни сейчас перестреливались и перебрасывались метательными снарядами с защитниками этой внутренней стены, а другие пытались её ослабить и расшатать. Весь авангард состоял из дваждырождённых. Если кого-то из них пронзал одиночный дротик или повергал брошенный камень, это едва ли могло убить его на месте. А раненых саклибов быстро ставили на ноги служители их богов – если не сразу же, то к следующему дню. В то время как ряды защитников неуклонно убывали.

Семикамень был готов пасть и это понимали все. Уцелевшие вожди и предводители курангов могли теперь сделать только одно – позаботиться, чтобы победа не принесла заклятому врагу никакой поживы.

Поэтому на городской площади сейчас разгорался огромный костёр. Старики, от которых немного было толку в бою, стаскивали дорогие вещи из палат вождя и домов старейшин – расшитые одежды, серебряную посуду, резную мебель – и с неподдельной, буйной яростью метали прямо в бушующее пламя. Распоряжавшемуся происходящим седому Одоту, последнему оставшемуся в живых мужчине и дваждырождённому из рода верховных вождей, даже не приходилось их подстрекать или присматривать, чтобы ничего не украли. На что богатство мертвецу? Всякому курангу было понятно, что в селении, взятом после упорного сопротивления, могли рассчитывать на пощаду молодые женщины и дети, ну может кое-кто из юношей, в общем, те, кто сгодится в рабство, но никак не бесполезные старики.

Кстати о женщинах и детях… Не считая пары дваждырождённых женщин, сражавшихся наравне с воинами и сейчас уже почти наверняка убитых, остальные были собраны в углу площади, под охраной нескольких стариков покрепче и юнцов понадёжнее. Они сбились в тесную кучу, как напуганные цыплята. Одни смотрели пустыми глазами в никуда, под воздействием выпитого дурмана, другие плакали, пара девок истерично хихикала. Одот медленно окинул их взглядом, и лицо его некоторым сейчас казалось исполненным величия духа, а иным – совершенно безумным:

– Ведите себя достойно! Даже если удача изменила нам, лучше расстаться жизнью так, как подобает стойким жёнам и дочерям курангов, чем претерпеть поругание и позорное рабство у старых врагов, поклоняющихся злобным и чуждым богам!

В этот момент все находившиеся на площади смотрели только на Одота, так что никто и не заметил появления новых действующих лиц в этой драме. Пока одно из этих лиц не оборвало старика совершенно не соответствующими настрою сцены словами:

– Да чё, правда, что ли?

Что бы ни творилось в голове у Одота, медленно думающие тупицы редко доживали до седых волос и положения вождя среди варваров. Он обернулся с похвальным проворством, тем же движением выхватывая меч. Только было уже поздно. В грудь ему вонзились два копья и дротик, брошенных с такой силой, что ноги его оторвались от земли и сам он отлетел на несколько шагов, прежде чем упасть.

А всех прочих курангов на миг сковали страх и изумление, когда они увидели три фигуры, появившиеся словно из ниоткуда. Одним из них был широколицый и светловолосый саклибский воин, другим карла-полурослик, а третий, третьего знали в лицо все защитники Семикамня – усатый чужеземный бес, из схватки с которым пока ещё ни один куранг не вышел живым!