Чужестранка

Он раздвинул мне ноги коленом и вошел в меня целиком одним толчком – я задохнулась от этого удара. Он почти застонал и сжал меня крепче.

– Ты моя, mo duinne, – тихо произнес он. – Только моя, теперь и навсегда. Моя, хочешь ты этого или нет.

Я попыталась разжать его объятия, вздохнула и слабо вскрикнула, когда он вошел в меня еще сильнее.

– Ай, сегодня я буду жестоким, сассенах, – шептал он. – Хочу обладать тобой, владеть твоим телом и душой.

Я слабо сопротивлялась, но он налег на меня всем телом и наносил удар за ударом, каждый из них будто проникал до самой матки.

– Я хочу, чтобы ты называла меня хозяином, я хочу сделать тебя своей.

В его мягком голосе звучала жажда мести за мучения последних минут. Я вздрагивала и стонала, плоть моя сотрясалась от болезненных толчков. Они продолжались беспощадно, минута за минутой, он поражал меня снова и снова, и каждый раз это была острая грань между болью и наслаждением. Я словно растворилась и существовала только как точка приложения силы, укрощаемая раз за разом до последней стадии покорности.

– Нет! – выдохнула я. – Остановись, прошу, ты делаешь мне больно.

Капли пота текли по его лицу и падали на подушку и мне на грудь. Наши тела сталкивались со звуком удара; бедра заболели от непрерывных толчков, запястья, казалось, вот-вот сломаются, но хватка его не ослабевала.

– Да, проси меня о милосердии, сассенах. Но ты не получишь его, пока еще нет.

Его дыхание было горячим и частым, но признаков усталости не ощущалось. Все мое тело напряглось в предвкушении, я обхватила Джейми ногами, чтобы усилить восприятие. Я чувствовала каждый толчок всем животом, я корчилась от ударов, но в то же время бедра мои предательски принимали их, жаждали. Он почувствовал мой отклик и усилил напор, надавив на плечи, чтобы удержать меня под собой.

– Да! – закричала я. – О Джейми, да!

Он схватил меня за волосы и откинул мою голову, чтобы я заглянула ему в глаза, сверкающие неистовством.

– Ай, сассенах, – пробормотал он, отвечая скорее на мои реакции, чем на слова.

Я застонала, он зажал мне рот губами, но это был не поцелуй, а очередная атака. Я выгнулась под ним, принимая удар за ударом и укусила его за губу, ощутив вкус крови.

Потом я ощутила его зубы на своей шее и вцепилась ногтями ему в спину, проведя ими от затылка до ягодиц и заставив его тоже закричать от боли. Мы мучили друг друга отчаянно, кусались и царапались, мы оба хотели вобрать в себя другого целиком, терзали плоть в неистовой жажде соединения. Мой крик слился с его криком, и наконец мы растворились друг в друге.

Я пришла в себя, лежа головой на груди у Джейми; наши потные тела были еще крепко прижаты друг к другу, бедро к бедру. Возле самого моего уха сердце Джейми билось с той противоестественной разреженностью и силой, какие наступают после кульминации. Он понял, что я очнулась, и притянул меня к себе, как если бы хотел продлить то единение, которого мы достигли в последние секунды нашего бурного соития. Я задремала возле него, обхватив его руками.

Он открыл глаза, вздохнул и улыбнулся, когда встретил мой взгляд. Я подняла брови в безмолвном вопросе.

– О да, сассенах, – ответил он немного грустно. – Я твой хозяин… и ты моя. Но кажется, я не могу завладеть твоей душой, не отдав тебе собственную.

Я чувствовала себя разбитой, каждый мускул болел, когда я проснулась следующим утром. Я добрела до клозета, потом до лохани с водой. Внутри все казалось перемешанным, как в маслобойке. Меня словно долго били тупым предметом, что, впрочем, было почти правдой. Этот самый предмет я и увидела, вернувшись к кровати, хотя выглядел он сейчас сравнительно безобидно. Его обладатель пробудился, когда я села рядом, и поглядел на меня с выражением, которое я описала бы как лик чисто мужского самодовольства.

– Кажется, это был тяжелый забег, сассенах, – сказал он, легонько дотронувшись до синяка на внутренней стороне моего бедра. – От седла, да?

Я прищурилась и показала пальцем на след от укуса у него на плече:

– Ты и сам выглядишь немного потрепанным, парень.

– Ясное дело, – заговорил он с нарочитым шотландским акцентом, – ежели спишь с мегерой, чего еще ждать.

Он протянул руки, обхватил меня за шею и притянул к себе.

– Иди ко мне, моя мегерочка. Укуси меня еще раз.

– Нет-нет, не надо, – испугалась я. – Ничего не могу, все болит.

Но Джеймс Фрэзер был не из тех мужчин, которым можно просто сказать «нет».

– Это будет очень нежно, – умасливал он меня, затягивая к себе под одеяло.

И он был таким нежным, какими могут быть только очень большие и сильные мужчины, обращался со мной бережно, словно с перепелиным яичком, и эту нежную настойчивость я восприняла как продолжение вчерашнего урока. Он может быть нежным, но отказывать ему нельзя. Потом, все еще сжимая меня в объятиях, он потрогал поблекшие синяки, оставленные его пальцами у меня на плечах два дня назад на обочине дороги.

– Ты прости меня за это, mo duinne, – сказал он, тихонько целуя их. – Я был не в себе, но злость – не оправдание. Стыдно причинять боль женщине, в себе ты или нет. Я больше никогда не буду.