Чужестранка. Книга 2. Битва за любовь

«Я же червь, а не человек… Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось, как воск, растаяло посреди внутренности моей…»

Что ж, вполне компетентный диагноз, подумала я с некоторым нетерпением, но есть ли тут совет, как исцелить недуг?

«Но ты, Господи, не удаляйся от меня; сила моя поспеши на помощь мне. Избавь от меча душу мою и от псов одинокую мою».

Хмм.

Я открыла «Книгу Иова», любимую Джейми. Где-то же должен найтись действенный совет…

«…плоть его на нем болит, и душа его в нем страдает». Ммм, пожалуй, да, подумала я и перевернула еще несколько страниц. «И ныне изливается душа моя во мне; дни скорби объяли меня. Ночью ноют во мне кости мои, и жилы мои не имеют покоя». Все так, но что же из этого следует? А, вот и нечто ободряющее: «Если есть у него Ангел-наставник, один из тысячи, чтобы показать человеку прямой путь его, — Бог умилосердится над ним и скажет: освободи его от могилы; Я нашел умилостивление. Тогда тело его сделается свежее, нежели в молодости; он возвратится к дням юности, своей». Что же это за умилостивление, как и чем можно выкупить душу человеческую, как избавить моего любимого от псов?

Я закрыла книгу и опустила веки. Слова путались в голове, смешивались с моими неотвязными мыслями. Главная моя печаль снова потрясла меня, когда я выговорила вслух имя Джейми. И все же мне стало чуть лучше, когда я выговорила, а потом много раз повторила: «О Боже, в твои руки предаю душу раба твоего Джеймса».

Внезапно ко мне пришла мысль: не лучше ли Джейми умереть? Он сам говорил, что хочет смерти. Я была совершенно уверена в том, что, если я оставлю его, как он просит, он очень скоро погибнет: либо умрет от последствий пыток и болезни, либо его повесят, либо убьют в сражении. И я не сомневалась, что он сам это понимает так же ясно, как и я. Должна ли я поступить так, как он требует? Черта с два, сказала я себе. Черта с два, повторила я, обратив лицо к сияющему золотым блеском алтарю.

И у меня возникло — отнюдь не внезапно, однако совершенно определенно — чувство, что мне в руки вложен некий невидимый предмет. Прекрасный, словно опал, гладкий, словно нефрит, тяжелый, словно речная галька, и более хрупкий, чем птичье яйцо. Не дар, но залог. Его надо жарко лелеять и бережно хранить. Слова эти как бы прозвучали сами собой и растаяли в темной тени под крышей.

Я преклонила колени, встала и покинула часовню, ни капли не сомневаясь, что в момент, когда время остановилось по воле вечности, я получила ответ, но не имею ни малейшего представления о том, какой это ответ. Знала я лишь одно: то, что я держала, было душой человека. Моей ли собственной или чужой — я не могла бы ответить.

Когда я проснулась наутро в обычное время и услышала от стоящего возле моей постели брата-служителя, что Джейми горит в лихорадке, это не показалось мне откликом на мою молитву.

— Сколько времени он находится в таком состоянии? — спросила я, прикладывая привычными жестами руку ко лбу Джейми, трогая затылок, подмышку, пах. Ни капли пота, только сухая натянутая кожа, пылающая жаром. Он не спал, но сознание его было тяжело затуманено. Источник лихорадки совершенно очевиден: искалеченная рука распухла, от промокших бинтов шел тяжелый запах гниения. Грозные темно-красные линии поднимались вверх от запястья. Заражение крови. Отвратительная, угрожающая жизни гнойная инфекция.

— Я нашел его в этом состоянии, когда заглянул сюда после утрени, — ответил брат-служитель, поднявший меня с постели. — Я дал ему воды, но сразу после рассвета у него поднялась рвота.

— Надо было немедленно разбудить меня, — сказала я. — Ладно, теперь это уже не имеет значения. Как можно быстрее принесите мне горячей воды, малинового листа и приведите брата Полидора.

Он немедленно удалился, заверив меня, что принесет также и завтрак мне, но я на это только рукой махнула и схватила кувшин с водой.