Чужестранцы

Евгений Алексеевич прислушивался к мелодичным звукам, и ему было немного грустно и хорошо, и эта грусть становилась все шире и ощутительнее, щемила сердце, и ему хотелось плакать. Душа его переполнялась призраком какого-то великого, недоступного человеку счастья, которого не было сил и не находилось слов, чтобы передать Елене Михайловне... Он слушал, как грустно пел рояль, и ему казалось, что все, что он не может выразить словом, что ускользает от ума, что прячется где-то в глубине души от сознания и чего нельзя ни видеть, ни слышать, ни даже -- понять хорошенько, -- все это передают аккорды тихой и нежной мелодии...

Было мгновение, когда Евгению Алексеевичу показалось вдруг, что они с Еленой Михайловной уж сказали друг другу все, что хотелось сказать, и он с безграничным восторгом торжествующей любви, с отуманенными взорами, взял снова руку Елены Михайловны и прошептал:

-- Лена! Ты будешь моей женой... да?

Елена Михайловна не ответила: она тоже размечталась, хотя совершенно на другую тему.

-- Да? Будешь моею женою? -- нежно повторил Евгений Алексеевич, заглядывая в глаза Елены Михайловны.

Елена Михайловна, взглянув на него, отстранилась и ответила:

-- Что вы, Евгений Алексеевич? Опомнитесь!

С этими словами Елена Михайловна поднялась со скамьи и быстро пошла прочь.

-- Елена Михайловна! Елена Михайловна! Погодите на минуту! -- говорил Евгений Алексеевич, шагая следом за Еленой Михайловной с непокрытой головою, и обиженно улыбался, прислушиваясь к шелесту платья любимой женщины, легкой тенью скользившей под крышей сплетшихся ветвей акации.

-- Зачем вы меня мучаете? -- сказал он с дрожью в голосе и остановился.

Шелест платья стих в отдалении.

Что все это значит? Отчего Елена Михайловна за последнее время сделалась как будто бы холоднее к нему? Нет, это только так кажется. Она -- странная женщина, непохожая на всех других. Она его любит, но она любит его мучить, играть, как играет кошка с мышью, прежде чем съесть ее. В ней столько непосредственности чувства, искренности! Сейчас она любит и готова отдать душу за любимого человека, через час -- набежало облачко, солнышко скрылось, и Елена Михайловна способна до глубины души обидеть, оскорбить его...

Так думал Евгений Алексеевич, медленно шагая по темной аллее по направлению к светящемуся окнами дому. И чем ближе он подходил к дому, тем сильнее убеждался, что это так, что Елена Михайловна его любит и что она будет его женой... О, какое счастье!..

Гости веселились, а Елена Михайловна -- больше всех. Она звонко смеялась, порой шалила совершенно непростительно с мужчинами, как шалят только школьники, -- и всем это нравилось, и всех поощряло к шалостям и дурачествам. Играли, как ребята, в фанты, и Елена Михайловна заставила всех хохотать от души, когда да ее долю выпал фант -- сказать каждому в глаза правду.

Евгению Алексеевичу Елена Михайловна сказала:

-- Вы похожи на книгу, которая на первых главах заинтересовывает, а потом кажется скучной, шаблонной...

-- Так что не хочется дальше и читать? -- спросил кто-то.

-- Да. Скучно... Наивно уж очень!..

Волчанскому она сказала:

-- Вы хитры, как лисица, и хищны, как шакал...

-- У-у, страсти какие!.. В чем же проявляется моя хитрость?

-- Догадайтесь!.. А все-таки на вас можно положиться...

-- Ну! хотя это утешение...

Эти две "правды" вонзили две стрелы в сердце Евгения Алексеевича. Он ушел к столу с винами и как-то отчаянно опрокинул в горло рюмку, а за ней другую...

Волчанский видел издали силуэт Евгения Алексеевича, отчаянно вливающего в горло утешительный напиток, и улыбнулся: ему вспомнилось, как когда-то та же самая картина происходила в буфете театра, где действующим лицом был сам он, Волчанский.

Евгений Алексеевич сделался мрачным и смотрел на Волчанского уничтожающим взором. А тот, чувствуя под собой законную почву свободной конкуренции, старался не замечать этих взглядов и, как ни в чем ни бывало, оставался к Евгению Алексеевичу по-прежнему деликатен и внимателен, заговаривал с ним о газете, отчаянно либеральничал, острил над цензором и относился к Елене Михайловне совершенно так же, как и ко всем другим дамам... Наблюдая это последнее обстоятельство, Евгений Алексеевич начинал верить в свое счастье...

После фантов танцевали кадриль. Елена Михайловна подошла к Евгению Алексеевичу и сказала:

-- Что вы сегодня такой скучный? Пойдемте со мной танцевать!

Этого было вполне достаточно, чтобы вера в свое счастье окрепла, и вся мрачность отлетела. Евгений Алексеевич танцевал кадриль с особенным одушевлением и грацией, обмахивался веером своей дамы и сделался снова весел, мил, находчив... Когда кадриль кончилась, Елена Михайловна подхватила своего кавалера под руку и пошла с ним.

При встрече с Волчанским, Елена Михайловна выронила из руки веер и приказала:

-- Поднимите!

Несколько человек бросилось поднимать, но Волчанский одержал победу: на его долю выпало удовольствие получить от Елены Михайловны merci.

Раздались звуки венского вальса

-- Пойдемте! -- шепнула Елена Михайловна и приподняла уже свою руку, чтобы положить ее на плечо Евгению Алексеевичу.