Чужеземец. Книга 2. Запах серы

— Если Господь не пожелает, чтобы страдающий исцелился, Он дает полное отпущение грехов, и мы предаем его в руки Господа, чтобы душа в мире рассталась с телом. — Он увидел, что я собралась спорить, и предупреждающе положил мне руку на плечо. — Это последние ритуалы Церкви. Он имеет право на них и на мир, который они несут с собой.

Приготовления завершились. Джейми лежал на спине, его чресла были целомудренно прикрыты тканью, в изголовье и в ногах кровати горели свечи, неприятно напомнившие мне могильные огни. Отец Александр сидел у кровати, рядом с ним один из монахов держал поднос с дароносицей и двумя маленькими серебряными бутылочками: со святой водой и елеем. Через обе руки он перекинул белую ткань.

Как чертов виночерпий, злобно подумала я. Вся эта процедура страшно раздражала меня.

Обряд проводился на латыни, негромкое ответное бормотание монахов успокаивало слух, хотя я не понимала слов.

Ансельм шептал мне на ухо, что означали отдельные части службы; другие были самоочевидны. В какой-то момент аббат сделал знак Эмброузу, тот шагнул вперед и поднес к носу Джейми небольшую бутылочку. Должно быть, в ней находился нашатырный спирт или другой стимулятор, потому что Джейми дернулся и резко повернул голову в сторону, не открывая глаз.

— Зачем они пытаются привести его в сознание? — шепнула я.

— Если возможно, человек должен быть в сознании, чтобы согласиться с утверждением, что он сожалеет о своих грехах. Кроме того, если он будет в состоянии проглотить, настоятель даст ему Святое Причастие.

Отец Александр тихонько потрепал Джейми по щеке, и, продолжая ласково разговаривать с ним, повернул его голову к бутылочке. Он перешел с латыни на шотландский, свой родной язык, и голос его звучал нежно.

— Джейми! Джейми, сынок! Это я, Элик, сынок. Я здесь, с тобой. Очнись, пожалуйста, совсем ненадолго. Я отпущу тебе грехи, а потом дам Святое Причастие Господа нашего. Сделай маленький глоток, чтобы ответить мне, когда будет нужно.

Монах по имени Полидор поднес к губам Джейми кубок, осторожно вливая ему в рот по капле воды. Глаза Джейми открылись, вялые от жара, но достаточно живые.

Аббат продолжал задавать вопросы по-английски, но так тихо, что я едва слышала их.

— Ты отрекаешься от сатаны и его деяний? Ты веришь в Воскресение Господа нашего Иисуса Христа? — и так далее. На каждый вопрос Джейми хриплым шепотом отвечал:

— Ага.

Причастившись, он вздохнул, лег на спину и снова закрыл глаза.

Грудная клетка поднималась и опускалась при каждом вздохе, и я видела обозначившиеся ребра. За время болезни и жара Джейми страшно исхудал. Аббат по очереди брал пузырьки со святой водой и елеем и осенял Джейми крестом, он помазал его лоб, нос, уши и веки.

Потом он перекрестил с елеем грудь над сердцем, каждую ладонь и каждую ступню. Искалеченную кисть он поднимал с особой осторожностью, слегка смазав рану елеем, и снова положил руку на грудь Джейми, чуть ниже ножевой раны.

Помазание прошло быстро и неизмеримо нежно, легчайшим прикосновением большого пальца аббата. Суеверная магия, произнесла рациональная сторона моего сознания, но я была глубоко тронута любовью, которой светились лица монахов во время молитвы. Джейми еще раз открыл глаза, теперь такие спокойные, и его лицо впервые после того, как мы покинули Лаллиброх, светилось умиротворением.

Церемония завершилась короткой молитвой на латыни. Положив руку на лоб Джейми, отец Александр произнес по-английски:

— Господи, в Твои руки предаем мы душу раба Твоего Джейми. Молим Тебя, исцели его, если такова будет Твоя воля, и укрепи душу его, и преисполни ее благодати, и упокой ее в вечности.

— Аминь, — откликнулись монахи. И я.

Стемнело, и Джейми снова впал в полубессознательное состояние. Его силы истощались, и все, что мы могли — это поднимать его, чтобы он глотнул воды. Губы его потрескались и начали шелушиться, и он больше не мог произнести ни слова, хотя широко открывал глаза, если его грубо потрясти. Нас он больше не узнавал; смотрел неподвижным взглядом, медленно закрывал глаза и со стоном отворачивался.

Я стояла у кровати и смотрела на него, настолько измученная тяжелым днем, что ничего, кроме тупого отчаяния, не чувствовала. Брат Эмброуз ласково прикоснулся ко мне, выводя из состояния отрешенности.

— Вы больше ничего не можете для него сделать, — сказал он, решительно отводя меня в сторону. — Вам необходимо отдохнуть.

— Но… — начала я и замолчала. Он прав, поняла я. Мы сделали все, что могли. Либо лихорадка скоро прекратится сама, либо Джейми умрет. Даже самое сильное тело не может вынести разрушительного действия жара дольше двух дней, а у Джейми осталось слишком мало сил.

— Я останусь с ним, — пообещал Эмброуз. — Идите в постель. Я позову вас, если… — он не договорил, просто махнул рукой в сторону моей комнаты.

Я лежала без сна на кровати и смотрела на балки потолка. Глаза мои были сухими и горячими, горло болело, словно и у меня начинался жар. Может, это и есть ответ на мои молитвы — мы сможем умереть вместе?