Чужеземец. Книга 2. Запах серы

Кровать перевернулась, когда я попыталась встать на ноги, ухватившись за нее. Я лежала под ее защитой, пытаясь прийти в себя. Я слышала, как Джейми в полутьме разыскивает меня, то прерывисто дыша, то неразборчиво ругаясь по-гаэльски. Неожиданно он заметил меня и упал сверху на кровать. Глаза его в тусклом свете были совершенно безумными.

Трудно подробно описать, что происходило дальше, потому что все повторялось неоднократно, и все это смешалось у меня в памяти. Мне казалось, что пылающая рука Джейми сомкнулась у меня на горле всего лишь один раз, но этот раз длился вечно. На самом деле это произошло не меньше дюжины раз. Всякий раз я умудрялась ослабить его хватку и скинуть его, снова отступить, уворачиваясь и ныряя под сломанную мебель. И снова он преследовал меня, мужчина, движимый яростью на краю смерти, он ругался и всхлипывал, спотыкался и дико размахивал руками…

Угли на полу быстро потухли, и комната стала казаться темной, как яма, наполненная демонами. В последних отблесках огня я увидела его, скорчившегося у стены, с огненной гривой, одетого в кровь, с пенисом, высоко торчавшим из спутанных волос на животе, с синими глазами убийцы на мертвенно-белом лице. Викинг-берсеркер. Похожий на северных дьяволов, которые спрыгивали со своих драккаров и врывались в туманы шотландского побережья, чтобы убивать, грабить и жечь. Мужчины, готовые убивать до последней капли собственной крови. Которые из последних сил насиловали, изливая свое семя в чрево побежденных. Крошечная курильница не давала света, но густой запах опиума забивал мне легкие. Хотя угли погасли, я все равно видела во тьме огни, разноцветные огни, плавающие на краю моих видений.

Двигаться становилось все труднее. Мне казалось, что я иду, с трудом раздвигая воду, доходящую мне до бедер, и меня преследует чудовищная рыба. Я высоко поднимала колени, бежала, как в замедленной съемке, и брызги воды заливали мне лицо.

Я стряхнула видение и поняла, что лицо и руки у меня действительно мокрые. Не слезы, но кровь и пот кошмарного создания, с которым я боролась во тьме.

Пот… Я что-то знала про пот, но не могла вспомнить. Рука вцепилась мне в предплечье, я вырвалась, на коже осталось что-то скользкое.

Все вокруг и вокруг куста тутовника; обезьяна преследует хорька. Нет, что-то не так — это хорек преследует меня, хорек с острыми белыми зубами, вцепившимися мне в руку. Я ударила его, и зубы разжались, но когти… все вокруг и вокруг куста тутовника…

…Демон прижал меня к стене; я ощущала камень над головой и камень под пальцами, и твердое, как камень, тело прижавшееся ко мне, костлявое колено между моими коленями… камень и кости между моими… ноги, еще каменная твердость… ах… Мягкость среди суровости жизни, приятная прохлада в жару, утешение в разгар скорби…

Мы, сцепившись, полетели на пол, мы кружили и кружили, запутавшись в складках упавшего гобелена, и нас омывали потоки холодного воздуха из окна… Туман безумия начал таять.

Мы налетели на что-то и замерли. Рука Джейми вцепилась мне в грудь, пальцы глубоко впились в плоть. Что-то мокрое капнуло мне на лицо — пот или слезы, я не знала, и открыла глаза, чтобы посмотреть. Джейми смотрел на меня, лицо его в лунном свете было бесцветным, глаза широко раскрыты и несфокусированы. Рука его расслабилась. Один палец нежно очертил мою грудь, еще раз, еще. Рука двинулась, чтобы охватить всю грудь, пальцы растопырены, как морская звезда, и нежны, как рука сосущего младенца.

— М-мама? — произнес он. Волосы у меня на затылке встали дыбом. Это был высокий, чистый голосок маленького мальчика. — Мама?

Холодный воздух омывал нас, унося дурманный дым за окно, в падающий снег. Я протянула руку и положила ее на его холодную щеку.

— Джейми, любимый, — прошептала я, — иди сюда, положи свою головку, милый.

Маска задрожала и сломалась, и я сильно прижала к себе большое тело, и мы оба лежали, сотрясаясь от его рыданий.

В общем, нам крупно повезло, что утром нас обнаружил невозмутимый брат Вильям.

Я с трудом очнулась от скрипа открывающейся двери и тут же полностью пришла в себя, услышав, как монах выразительно прочищает горло перед тем, как сказать «доброе утро», мягко, по-йоркширски растягивая слова.

Джейми тяжело давил мне на грудь. Его волосы высохли бронзовыми прядями и торчали у меня над грудями, как лепестки китайских хризантем. Щека, прижавшаяся к моей груди, была теплой и немного скользкой от пота, но спина и руки — такими же холодными, как мои бедра, застывшие от зимнего ветра.

Солнечные лучи, струившиеся в незашторенное окно, освещали полный разгром в комнате, о котором я смутно догадывалась вчера ночью: пол засыпан обломками мебели и осколками посуды, оба массивных подсвечника, как бревна, запутались среди разорванных занавесок и простыней. Судя по больно врезавшемуся в спину узору, я лежала на сорванном гобелене, изображавшем казнь святого Себастьяна; не такая уж большая потеря для монастыря.

Брат Вильям неподвижно стоял в дверях, держа в руках кувшин и таз. Он очень старательно уставился на левую бровь Джейми и осведомился: