Чужеземка

— А я бабушке что-то покажу! Ты видела, бабушка, «Брата дьявола»? Пойдем, пойдем, я все тебе покажу — подскочил к Розе Збышек.

— Тише, ты, брат дьявола, — шикнул на него Павел. — А может, вы, мама, с нами выпьете кофе?

Адам отодвинул от себя компот, но не вставал. Его глаза выражали блаженство, однако губы кривились от страха; сцена, которую он наблюдал, — образ дружной, счастливой семьи с Розой в центре, в качестве предмета всеобщего обожания, — была, казалось ему, слишком прекрасна, чтобы вдруг не исчезнуть или не превратиться в какое-нибудь неприличное зрелище. Ему ужасно хотелось уговорить жену остаться, и в то же время он спрашивал себя, не окажутся ли эти уговоры пресловутой каплей, переполняющей чашу, и следует ли в таком случае злоупотреблять Розиной уступчивостью? Между тем жена, по-прежнему приветливая, протягивала зятю руку.

— Нет уж, пойду я, Павел. Очень мне с вами хорошо, но не задерживайте меня. Ведь я собираюсь в дорогу. У меня, собственно, уже совсем мало времени.

Адам рискнул.

— Не думаю, Эля, чтобы Владику удалось так быстро оформить поездку. Может, останешься еще на четверть часика? Хорошо здесь…

Роза нервно повернулась, как бы порываясь бежать, как бы испугавшись, что ее тут задержат силой, а она тем временем упустит какую-то неповторимую возможность. Марта подошла к ней. Роза истерически крикнула:

— Я пойду, пойду! Пусти меня, неужели ты не понимаешь, что мне нельзя терять ни минуты!

Шумя шелками, она выбежала в переднюю, стала повязывать вуаль; издали было видно, как дрожат ее руки. Все гурьбой поспешили за ней. Когда Роза увидела рядом с собой Павла, подающего ей пальто, Збышека с лисой в руках и Адама в шарфике, она опустила руки и глубоко вздохнула. Казалось, она приходит в себя после кошмарного сна. Уже со своей новой, стыдливой улыбкой, она, надевая пальто, проговорила вполголоса:

— Павел, пусть Марта еще сегодня зайдет ко мне, можно? Пожалуйста, я прошу тебя об этом.

На пороге с той же улыбкой поклонилась каждому в отдельности и вышла, тяжело дыша. За ней — Адам, как медлительный слуга.

Когда внизу хлопнула дверь, Марта разразилась рыданиями.

— О, боже, что с ней случилось? — всхлипывала она. — Я вся дрожу, я не вынесу этого.

Павел со злостью топнул ногой.

— Неужели в этом доме невозможно обойтись без истерик? Раз в жизни мать решила быть разумной, милой, нормальной женщиной, так теперь ты сходишь с ума. В чем дело? Тебя беспокоит ее здоровье? А ты видела, как она ела! Как… пила! Ей-богу, это же чудо — такой аппетит у старушки.

Марта смолкла, с недоумением поглядела на мужа.

— Что такое? У какой старушки?

Тот хлопнул себя по бедру.

— Тысяча и одна ночь, честное слово! Ты на самом деле ничего не соображаешь. Я, кажется, ясно говорю: молодые могли бы позавидовать аппетиту, темпераменту и здоровью твоей матери… Ну, успокойся, успокойся, Тусенька! Постыдилась бы, такая большая девочка…

Он хотел обнять жену, та отстранилась, сухо сказала:

— Моя мать не старушка. — И вдруг снова расплакалась. — И куда она спешит? Куда спешит?

17

Между тем Роза, как только вышла из ворот, перестала спешить домой… То есть, в комнату на Вильчей улице, которую она снимала у «культурной христианской семьи», оплачивая также обед и услуги.

На улице Адам сразу стал искать глазами такси.

— Поедем, правда? Ты устала, нездорова. И так спешишь.

Роза положила ему руку на плечо.

— Не надо, Адам. Зачем? Я чувствую себя прекрасно. И вовсе не так уж я спешу, просто не хотелось напрасно тратить время. Нечего мне там больше делать. Про обед не скажу, превосходный был обед. Никаких тебе фрикасе, простые блюда, зато как приготовлено! Я люблю, чтобы все было a point[69]! Ну поела, выпила… Марта? Так ведь Марта придет ко мне, еще сегодня… А в такси, как в ящике, ничего не видно. И душно. Поедем на извозчике.

Вскоре они уже сидели в пролетке. Роза с детской радостью умащивалась на сиденье.