Чужеземные тропы, незнакомые моря

«В сопровождении моего верного слуги Мохаммеда я, едучи верхом, опередил караван примерно на три мили, когда вдруг увидел приближавшегося ко мне необыкновенно выглядевшего молодого человека. У него был белый как снег цвет лица, показавшийся мне после долгих лет, проведенных в Африке, почти болезненным. Я увидел, как один из сопровождавших его чернокожих, мой бывший слуга Мади, очень растерянный, бросился к белому и шепнул ему несколько слов. Европеец — это был посланный искать меня доктор Фогель[354] — немедленно пришпорил коня и быстро подъехал ко мне. Ошеломленные неожиданностью, мы приветствовали друг друга, не сходя с лошадей. Никто из нас не мог предположить, что мы встретимся здесь, в девственном лесу. Тут же, в гуще дикого леса, мы спешились. Из седельного вьюка я достал небольшой мешок с запасом еды и приказал сварить кофе. Все было совсем как дома! Более двух лет я не слыхал ни немецкого, ни вообще какого-либо европейского слова, и для меня было величайшим наслаждением побеседовать на родном языке. Но скоро наш разговор коснулся темы, которую никак нельзя было считать радостной. С величайшим огорчением я узнал, что в Куке для меня ничего не приготовлено и то, что привез с собой доктор Фогель, уже израсходовано.

Впрочем, это сообщение не было так неприятно, как другое, а именно, что у Фогеля не оказалось ни одной бутылки вина. Уже более трех лет я оставался без капли какого-нибудь тонизирующего средства, кроме кофе, и, часто страдая от лихорадки и дизентерии, чувствовал непреодолимую потребность в укрепляющем, живительном виноградном соке, благотворное влияние которого я уже раньше, во время длительных путешествий, испытал самым приятным образом.

После двухчасовой беседы мы вынуждены были расстаться. Отыскав меня, доктор Фогель снова занялся порученным ему заданием, а я должен был спешить, чтобы догнать опередивших меня спутников».

Для Фогеля это была последняя встреча с европейцем — он никогда не вернулся на родину…

Тысяча, две тысячи километров марша в пустыне; обжигающее солнце, пылевые бури, жажда; ежедневно в течение месяца все тот же терзающий нервы вопрос, удастся ли дойти до следующего пункта; час за часом пребывание в постоянной готовности, чтобы на финише не стать жертвой бродящих вокруг номадов… И все же в августе 1855 года Барт, наконец, прибыл в Триполи. Глубоко взволнованный, он записывает в своем дневнике:

«Когда мы приближались к оставленному пять с половиной лет назад Триполи, город показался мне воротами к покою и безопасности, и сердце преисполнилось радости. После долгого путешествия по глухим пустыням впечатление, произведенное богатой растительностью садов, было необыкновенным, и я стремился к ним, потрясенный до глубины души».