Чужие

Господи, сколько же их.

– Еще. Теперь вверх. Вот так. Хватит.

Картинка застывает. В самом центре три небольших квадрата. В двух из них зеленые сигналы.

Это мы. Успокойся.

Лаборатория, компьютерный зал и санитарный блок кажутся на этой схеме маленькими и незащищенными. У Рипли появилось ощущение…

Боже ты мой, кажется, что все тоннели, коридоры и коммуникации сходятся здесь, в блоке «Д». И не дай бог, забыть хоть один из этих кротовых ходов.

– Так. Здесь есть двери. Мы можем запереть их и заварить. Это ИХ удержит. Какое-то время. Наверное. Тут,- ее палец упирается в схему,- на перекрестках возведем баррикады. Дальше,- палец снова движется по схеме,- Здесь, здесь и здесь. Все эти доки нужно заварить. Тогда операционная и лаборатория будут изолированы.

Берк знал то, чего не знала Рипли. На станции существовали особенности конструкции, не обозначенные на схеме. По сути дела, весь комплекс состоял из огромнейшего количества разнообразных щелей, через которые без труда могли бы пролезть ЧУЖИЕ, и эти люди, при всем своем желании, не смогли бы заделать их. Даже потолки представляли собой не цельную конструкцию, а двойные блоки, между которыми был полутораметровый лаз. И пол. И даже некоторые из стен.

Если бы его спросили, почему он не сказал об этом волонтерам, Берк бы ответил: «Я не хотел лишать их надежды».

Но это было бы потом. А сейчас у него были свои виды на ситуацию.

– Что делать?- Васкес, собранная и деловитая, ожидала приказов. От Рипли. Или Хикса. Сейчас эти люди были равны для нее. По званию и авторитету. И если бы кому-нибудь вздумалось назвать Рипли Белоснежкой, этот кто-то мог бы запросто получить в зубы. Рипли помогала ей в подсчете шансов. И ее указания увеличивали число костяшек на стороне «ДА».

– Вы вместе с Хадсоном завариваете двери и люки,- Хикс видел, как Рипли еще раз склонилась над схемой. Губы ее шевелились, она хмурилась, проверяя, высчитывая…

От того, насколько надежно им удастся запереться, зависит их жизнь.

Бишоп пинцетом извлек из тела эмбриона странный отросток.

Так. Похоже, я был прав. Ага. Эта штука сообщается с нервной системой.

Он снова склонился над микроскопом.

ЧУЖИЕ.

Их было много. Больше сотни. Удачное место. Нужное количество протоплазмы. Той самой протоплазмы, которую они ждали больше двух сотен лет. Для появления на свет эмбриона требовался инкубатор. Это должен быть живой органический инкубатор, дающий пищу и другие, необходимые для жизни эмбриона, вещества. Зародыши развивались в нем от двадцати четырех часов до шестидесяти суток. Все зависело от активности протоплазмы и, соответственно, от величины жизненной активности.

После созревания эмбрион выбирался из кокона и начинал самостоятельную жизнь. Окончательную форму он принимал за два-три часа после рождения, становясь вполне сформировавшейся, зрелой особью, готовой отстаивать интересы расы в любой ситуации.

Взрослый индивидуум не боялся перепада температур, ему не требовались сон или пища. Они и убивали не ради пищи. Просто основным инстинктом в них был инстинкт борьбы за жизненное пространство для своего вида. Заложенный в них с рождения, он заглушал даже потребность в сохранении собственной – отдельной – жизни. Все, что двигалось – жило – уничтожалось. Либо

превращалось в инкубаторы для других особей.

Все вместе они представляли собой единый организм. Сильный и хитрый. Их тела были созданы для войны, и природная способность мимикрировать очень помогала в выполнении основной задачи.

Их собственная планета давно стала тесной. И тогда они изобрели способ заманивать другие виды протоплазмы и, с их помощью перемещаясь в космосе, захватывать все новые и новые миры, расселяясь, дожидаясь случая двинуться дальше сквозь пространство в поисках необходимых для размножения и жизни инкубаторов.

На этот раз нескольким существам, не принадлежащим к их виду, удалось спастись. Но не уйти. Они не дали ЛЮДЯМ улететь. И теперь королева «прощупывала» комплекс, стараясь определить их местонахождение. Эти существа были нужны им. Они могли стать носителями новой жизни. Инкубаторами. Коконами для крошечных эмбрионов. Именно поэтому их нужно было найти.

ЛЮДИ.

Васкес, щурясь, смотрела на белые искры сварки, летящие от стальной двери.

Хадсон, отвлекшись за работой от траурных мыслей, деловито орудовал портативным сварочным аппаратом, накладывая раскаленный припой так, чтобы не оставалось ни единой, даже самой пустяшной щели.

Ему было страшно.

Он как-то раньше и не задумывался о том, насколько огромен и всеобъемлющ может быть СТРАХ. Даже удивился. Он не просто боялся – он жутко боялся.

– Рипли?- Васкес вслушивалась в тишину,- Рипли?