Пожалуй, зря я сегодня смеялась. Она ведь не понимает, что я это не со зла все и что давно уже прекрасно обхожусь без «Михаэля». Что не знаю, что это на него сегодня напало.
Кто ее поймет, почему она так всполошилась. Ведь он опять женат, ребенка ждут. Чего это она — обида, зависть, застарелая ревность? Наверно, сама не смогла бы объяснить, что ее так взбудоражило — не будоражило же меня.
Но я — это я. Я уже ныряла в эту воду, поплавала-поплавала и выпрыгнула, да так, что только пятки сверкнули.
А вот Каро не довелось. Как ни странно, ее добровольное отдаление заставило ее чувствовать острее. Теперь ее мучает горечь упущенного, а вода эта — тухлая, будем откровенны — манит ее и кажется чудесным озером, в которое ей так и не дали прыгнуть. И ей так горько, что в обиде она на меня буквально за все. Никогда за всю эту долгую историю так сильно, как сейчас, не обижалась.
Когда с год тому назад случилась со мной вся эта хрень, ее, как и обычно, не было рядом. Да я и привыкла, что ее никогда нет рядом.
И вот спустя какое-то время мы с ней переписывались примерно следующим образом:
Через полминуты она мне позвонила. Может, раньше. Она ведь не знала всего. Знала, что мы с Михой встречаемся сто лет, женаты почти столько же. Что я жду ребенка. Может, родила уже, а может, «вот-вот». Словом, до тридцати успела. Что все у нас охрененно хорошо — не так, как у нее.
Когда я выплакалась ей, правда, не так открыто и отчаянно, как ранее маме, Каро знала, что все отнюдь не хорошо у меня. Муж изменил мне, ушел. А у меня случился выкидыш, и я даже отчего-то вбила себе в голову, что больше не смогу забеременеть. Наверно, хотелось усугубить драматику.
В отличие от тех моих рассказов про то, что первый раз — это больно, и ее давнишнего удовлетворения на этот счет ничего подобного я в ее голосе в тот раз не услышала. Напротив — услышала, что она была потрясена, что искренне меня жалела. А если даже и почувствовала облегчение от того, что все это случилось со мной, а не с ней — что ж, все мы люди.
Она все же хорошая, Каро. Была бы она рядом, мы с ней остались бы близки друг с другом. Просто так получилось.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
С корабля — на бал
— Привет, сладкая.
На следующий день Рози встречает меня чашкой кофе, в которую у меня на глазах, заговорщически подмигивая, опускает кусочек сахару.
— Мерси, сахарок. Я у тебя в долгу, — целую ее в щеку.
На нас бросают взгляды коллеги мужского пола. Кажется, поцелуйчики «между девочками» их заводят.
Нам по барабану. Когда перехватываю такие пристальные взгляды, они торопливо желают мне и Рози «доброго утра», а мы лаконично отвечаем тем же.
Ее круглые черные глазки задорно смеются за круглыми стеклами очков. Она подмигивает мне еще раз и, прежде чем отдать чашку, задерживает ее в руке и шепчет, полузадыхаясь от восхищенного возбуждения:
— Ай да Ка-ати…
Отхлебываю кофе, а она продолжает докапываться до меня:
— И как погуляла? С корабля — на бал?..
Соображаю, что либо
— Так откуда он?
Если б я знала. Ухмыляюсь собственной неосведомленности. Затем на ум лезут самые смелые и сумасшедшие предположения, а следом за ними неизбежно — красиво-безобразные подробности наших с ним совокуплений — вчерашних и неделю назад.
Непроизвольно и смущенно закашливаюсь, чем только подзуживаю Рози. Она воспринимает мое нежелание «расколоться» по-своему — полагает, будто я боюсь, что она
Глаза ее сверкают, когда она на всякий случай спрашивает полушепотом:
— Звать?..
Но этот вопрос и подавно напоминает мне
Я открываю рот, выдерживаю мини-паузу, чтобы затем поднести к губам чашку и отхлебнуть кофе.
К счастью, в этот момент появляется Мартин Милецки — начальник — и обращается ко мне с вопросом. Ответить на него доставляет куда меньше труда, чем на вопрос Рози.
Зрачки у Рози расширены, в мозгу, как видно, мечутся догадки. Взгляд ее обещает, что к этому разговору мы с ней еще вернемся.