Перед ним на тарелке лежала жареная фасоль, и он давил ее лезвием ножа, устроив грязню, — но так и не съел. Рори захотелось сказать, что он ему все здесь наскучило, что он сыт по горло тем, что торчит все время в коттедже с сестрами и телевизором — таким старым, что даже если его починить, то все равно не получишь должный прием.
Но мальчик знал, что не стоит рисковать. Стоило только начать говорить что-нибудь подобное, как снова начнутся крики и вопли, — а он устал от скандалов. Не хотелось ничего делать, никуда идти, Рори потерял интерес ко всему, что находилось перед ним, устал даже от одного вида жареной картошки. Обычно подросток чувствовал такую апатию, когда отец и мать ссорились, или когда мать убегала куда-нибудь и оставляла отца одного.
Комок подступил к горлу Рори. Он не должен думать об отце. Конечно же, не должен — ведь это снова заставляло его желать, чтобы отец оказался здесь таким, как прежде — просто папой, — а не тем, кем стал теперь. Сейчас Мэтью сделался временным папой — и все из-за случившегося, из-за Джози и Руфуса. Рори не испытывал ненависти к Джози и Руфусу, как того хотела Надин, но ненавидел их появление, переменившее всю жизнь. Прежде все было просто, знакомо, обычно. В конце концов, отец — это центр той жизни. Той жизни — неизменно свежего чая, зевания на кухне рано утром, старых клетчатых халатов…
Слезы навернулись в уголках глаз мальчика. Он опустил нож и потер нос ребром руки.
— Ты проголодался?
— Не то чтобы…
Надин окинула взглядом стол. Клер съела половину своей фасоли, но у нее самой и у Беки еда осталась почти нетронутой. «Мы все расстроены, — подумала мать, — печальный маленький отряд человеческих отбросов. Их вышвыривают, как ненужные вещи, когда в жизни других происходят перемены. Просто хотят выбросить то, что больше не нужно. Бедные дети, бедные неряшливые, измученные дети с разрушенными жизнями, с зависимостью, с нежеланием причинять мне боль. Не надо было давать Бекки пощечину, нет, не надо! Не надо кричать на детей за то, что от них не зависит, за боль, которую мне причинил их отец, за то, что случилось. Они — хорошие дети, нет, правда, хорошие, любящие дети. Это — все, что у меня есть, все будущее, которое мне предстоит…»
Мать улыбнулась им:
— Доедайте.
Бекки медленно покачала головой:
— Нет, спасибо.
— Послушайте, — сказала Надин.
Они замерли. Мать наклонилась вперед, пригнувшись к своей тарелке, и положила ладони на стол.
— Мы должны извлечь из всего пользу.
Она замолчала и потом добавила:
— Верно? Мы должны научиться здесь жить, ходить в школу, найти свою компанию. Мы не собираемся сдаваться, правда? Не собираемся позволить другим людям поломать нашу жизнь. Скажите, что, если…
Клер и Бекки подняли головы.
— Мы пойдем вечером в Росс?
Старшая ответила:
— Ты говорила, что денег совсем нет…
Надин улыбнулась:
— Я могу снять немного денег со счета. Совсем немного. Можем сходить в кино. Что вы об этом думаете? — Она протянула руку и пожала ладонь Рори, который сидел рядом с ней. — О-кей?
Сын кивнул.
— О-кей, Клер?
Клер тоже кивнула. Надин повернулась к Бекки.
— Ну, Бекки, о-кей?
Дочка взглянула на нее и несмело улыбнулась:
— О-кей.
Глава 8
Письмо пришло вместе с остальной почтой: с тремя счетами, рекламным мусором и каталогом детской одежды. Мэтью очень быстро достал счета, выхватывая их, словно не хотел, чтобы Джози видела, насколько коричневый конверт внушительного вида привлек его внимание. Потом он передал письмо ей.
— Это он написал, верно?
Джози посмотрела на письмо. Оно действительно было написано Томом, его элегантным почерком архитектора, о котором бывшая жена частенько говорила, что он слишком изящен для такого солидного мужчины.
— Да.
— Тогда тебе лучше взять его.
Она убрала руки за спину.
— Я не хочу ничего знать о нем, Мэтью.
Муж бросил на нее взгляд и потом усмехнулся:
— Тебе все равно придется открыть его. Речь может идти о Руфусе.
— Он звонит мне по поводу сына. А письма… — она замолчала.
— Что?
— Письма имеют большую важность. Это всегда значит, что кто-то хочет избежать разговора с глазу на глаз.
— Мне вскрыть письмо?
— Нет, — сказала Джози. — Я пока отложу его. А открою после собеседования.
Мэтью наклонился и поцеловал ее в губы. Джози любила то, как муж всегда целовал ее в губы, ей нравился даже самый быстрый поцелуй при приветствии и прощании. Мэтью всегда давал ей почувствовать, что хочет этим сказать.
— Удачи, дорогая. Удачи на собеседовании.
— Знаешь, нервничаю. Я не ходила на собеседования по работе с тех пор, как Руфусу исполнилось два года.
— Ты замечательная, я взял бы тебя на работу.
— Ты чересчур пристрастен.
— Да, — ответил Мэтью. — Безнадежно.
Джози взглянула на письмо.
— Том на самом деле не хотел, чтобы я работала.
— А я хочу, чтобы ты работала, если тебе это нужно самой.
— Нужно.
Муж почти стыдливо взглянул на счета в руке.
— Это поможет…
— Знаю.
— Мне жаль, — вдруг проговорил Мэтью. — Мне очень жаль, что нужно продолжать…
— Не надо о ней.
— Я не хочу, чтобы ты думала, что мне это необходимо, но…