Чужие дочери

Жемчужникова закрыла и отодвинула папку. Мелькнуло: «Если бы я не отправила тогда эти письма? Был бы жив Бразгун? Да. Но Гладышевы так и не были бы наказаны. Это несправедливо. У меня было право их наказать. Или не было? Бразгун чудовищно виноват передо мной, нет, не передо мной — перед Светланой. А может быть, это вовсе не Анна Викторовна?» Она отогнала мысль о своей возможной причастности и вине. Взяла другую папку.

Прах Бразгуна после кремации передали жене, которая вернулась к родителям в Минск, где его и захоронила. Олечке было 2 годика. Наталья Григорьевна вначале проживала с родителями в двухкомнатной квартире в Серебрянке, затем выкупила две квартиры — трех- и двухкомнатную — на одной площадке в доме сталинской застройки в центре города. В трехкомнатной проживает сама с дочерью, в двухкомнатной — ее старшая сестра, ранее — директор одной из минских гимназий, теперь пенсионерка. Фамилию не меняла, данные о личной жизни не устанавливались. 19 лет работает учительницей английского в специализированной гимназии, с прошлого года получает пенсию по возрасту, продолжает работу по контракту. Оля закончила эту же гимназию, в нынешнем году — бюджетное отделение лингвистического университета с отличием, распределена и приступила к работе полтора месяца назад преподавателем английского и испанского языков в той же гимназии. Классный руководитель. Адрес места жительства, номер телефона. Адрес места работы, номер телефона. За строчками отчета — радости, тревоги, успехи, болезни, проблемы взросления — общая жизнь матери и дочери, о которой она, Жемчужникова, ничего никогда не узнает. Не тревожить правдой, только увидеть…

* * *

Этот город был хорош даже в утренний час пик. Бабье лето вспыхивало золотым и красным на просторных улицах. Спокойные сосредоточенные мужские лица, красивые (практически все, вот удивительно!) и улыбчивые женские. Разноцветный поток машин спокойно остановился, пропуская стайку школьников на переходе. Чистота, нереальная чистота везде… Ни мата, ни выкриков раздраженных водителей, ни синюшных харь, ни бомжей, ни плевков на тротуарах — составляющих московского утра. Другой темп, другая жизнь…

Она приняла этот город сердцем сразу. Наверное, потому, что здесь жила ее дочь.

* * *

Обратный поезд отправлялся в половине второго ночи. Выдержать 17 часов без отдыха она не сумеет. Пришлось остановиться в гостинице. Боли не было. Только усталость и нетерпение. Она заставила себя прилечь. Не сумела выдержать положенный час, вскочила, приняла душ. Приняла стимуляторы. Не стала рисковать с завтраком. Горничная принесла любимый велюровый костюм, уже выглаженный, с перешитыми пуговицами. Жемчужникова спустилась в парикмахерскую при гостинице: она не решила, покажется ли Ольге или только посмотрит на нее со стороны, но чувствовала, как должна выглядеть в самый важный свой день. Мастер хлопотал, усаживая ее, а Людмила потрясенно застыла, увидев в зеркале измученную больную старуху с затравленным взглядом.

* * *

Оля Бразгун с детства больше всего любила два семейных праздника — Новый год и День учителя. Дед, бабушка, мама, обе любимых тетки, двоюродные братья и сестры — почти все в большой родне Лебедевых преподавали, поэтому День учителя был таким же семейным праздником, как Новый год. Оля всегда знала, что тоже будет учительницей. Сегодня ее впервые поздравляли с праздником как учительницу (без слова «будущую») ученики и родители. Уроки в ее 5-м «В» закончились, она стояла на крыльце гимназии и смотрела, как дети несутся по ступенькам через двор к родителям, бабушкам, дедушкам. Сережа Четвертаков обернулся, помахал ей рукой и крикнул: «Пока-пока, Ольга Анатольевна!» На что Костя Ильин (вот поросенок!) тут же завопил: «Четвертаков покакал!» «Так, сейчас начнут тузить друг друга! Надо спускаться». Они подоспели вовремя: двое моложавых дедушек и учительница. Ильин получил от деда заслуженный подзатыльник, быстренько извинился, тут же забыл об этом и поскакал на воображаемой лошади к воротам с оглушительным воплем «Ура!!! Уроки кончились!»

Оля засмеялась и направилась к скамейке поправить огромную, уже расползающуюся в руках охапку цветов. Чья-то бабушка в дорогущем велюровом костюме и с явными претензиями на молодость подвинулась к краю скамейки, уступая место. Оля облегченно свалила охапку на сиденье и стала разбирать ее, высвобождая розы. Почувствовала чужой пристальный взгляд, подняла голову, подумала: «Кошмарный макияж, совсем не по возрасту. Такая бледная. И странная». Женщина, глядя на нее в упор, тихо сказала пересохшими непослушными губами:

— Давайте помогу, — и протянула к цветам дрожащие пальцы.

— Нет, спасибо, я только розы отложила. Остальное разберем дома. У меня мама тоже учительница, у нее не охапка будет, а целый стог, — ответила Ольга.

— А с чем Вас поздравляли? — женщина положила руки на колени.

— С Днем учителя. А Вы разве не ученика гимназии ждете? — удивленно взглянула на нее Ольга.

— Да, ученика, вернее, ученицу, — женщина по-прежнему внимательно смотрела на нее.