Чужие дороги

— Вот и я тоже. Хотя и дочь Корабела.

Энтони посмотрел недоуменно.

— При чем одно к другому?

— При том, что здесь не море, а суп с фрикадельками. В роли фрикаделек — пираты.

— Фрикаделек?–

— Такие мясные шарики, их варят и получается вкусно, — отмахнулась Лиля. — Это неважно. — Барон, мы не можем дать о себе знать. Если на нас наткнутся пираты... ..вам так хочется помереть? Смертью безвременной и мучительной? Пираты это вмиг обеспечат.

— Мы можем спрятаться в лесу.

Лиля покачала головой, предоставляя Энтони осознать всю пагубность подобных заблуждений.

Они не отличат «Танцующую русалку» от любого другого корабля. А если на берег высадятся пираты...

Нет, Лилиан этого вовсе не хотелось. По здравому рассуждению и барону тоже.

— За нами не вернутся, — грустно сказала Лиля. — Мы здесь одни.

Энтони кашлянул.

— Ну... наверное.

Женщина сгорбилась, еще крепче обхватила руками колени и прикрыла глаза.

Вот сейчас она откроет их — и это все кончится, правда? Правда же?

Она окажется дома, рядом с Джерисоном и Мирандой.

Или — она окажется дома, рядом с родителями и Лешкой...

За что ей этот кошмар? Просто — ЗА ЧТО!?

Слезы сами собой навернулись на глаза.

Ничего, ничего... все будет хорошо, детка, все будет в порядке...

Самоутешение помогало плохо. Слезинки таки закапали, впитываясь в грубую ткань матросских штанов. Бедный Алекс. Он так хотел помочь, он помог...

Сукин ты сын, Лофрейн!

Алекс...

Неожиданно это имя стало рычагом, который перевернул сознание женщины.

Мужчина хотел ей помочь. Алекс организовал ее побег, он сделал все возможное, он отдал свою жизнь, а она сейчас спустит этот подарок в выгребную яму?

Ну уж —нет!

Для начала...

— Где тело Алекса?

Лиля выпрямилась — и Энтони поразился выражению ее лица. Слезинки еще не успели высохнуть, но губы плотно сжаты, брови сдвинуты...

— Вон, лежит, — махнул рукой барон.

— Его надо похоронить.

- Что!?

Энтони возмущался вполне искренне.

Копать яму? Простите — чем?

Лопаты у них нет, а почва здесь явно каменистая, неудобная...

Лиля огляделась вокруг.

Берег моря.

Сам берег — галечный, потом галька плавно переходит в почву, на которой растут сосны. Не слишком высокие, прибрежные деревья вообще не такие, как те, что растут в глубине леса, но все-таки...

— Обычно деревья растут на песчаной почве. Мы можем похоронить его — там.

— Допустим, — согласился Энтони. — Но чем копать могилу? Руками?

Лиля еще раз глубоко вздохнула — и поднялась с гальки. Какого ^ерта она вообще на ней расселась? Почки застудить пожелала? Чтобы под каждый кустик бросаться с радостным воплем и всю дорогу помечать? Запаховые метки оставлять, как кот?

Довольно!

Она уже раскисла, она уже поплакала, она еще будет горевать, но потом, потом...

А сейчас...

— Лофрейн, я не смогу вам помочь. Вам придется донести тело Алекса до деревьев, там мы выроем яму и похороним его.

Тони фыркнул.

Он собирался ругаться, спорить, но...

А стоит ли?

Еще закатит дама истерику, разбирайся потом... ладно! Похороним! Хот спихнуть труп в море было бы намного проще, авось, отливом утащит...

А если Лилиан испугалась бы, что тот всплывет — живот вспороть. И мочевой пузырь проколоть.

# * *

Копать пришлось вместе. Энтони выбрасывал землю из ямы, Лиля, пользуясь доской, отгребала ее.

Хотелось плакать, но женщина сдерживалась.

Нельзя. Здесь и сейчас нельзя показывать свою слабость — ей тут же воспользуется Лофрейн.

Держись, Лилиан.

Когда яма стала достаточно глубокой, Лиля кивнула Лофрейну — мол, надо опустить тело. Барон кивнул, но вместо того, чтобы послушаться, принялся обшаривать карманы Алекса.

Горсть монет, нож, еще один нож...

Ничего интересного. Был человек — и не было человека. Плащ Энтони тоже постелить не разрешил — сказал, самим пригодится. Лиля спорить не стала.

Мертвым все равно, живым теплая одежда нужнее.

Лиля помогла насыпать холмик, подождала, пока Лофрейн уйдет — и рассекретилась по полной. Отломила две веточки, связала крестом, воткнула в холмик. Перекрестила его.

Здесь верят в Альдоная, не в Христа. Здесь свои ритуалы и правила.

Но...

— Отче наш, иже еси...

Другой молитвы Лиля не знала. Но отдать долг ей захотелось именно таким образом.

Покойся с миром, Алекс. Мы даже поговорить толком не успели, а ты меня спас. Ты помог мне бежать с корабля, и не твоя вина, что за нами увязался Лофрейн. Так получилось.

Так. Получилось.

Так сложили наши судьбы Боги, и нам их не поменять. Не на этой развилке.

По лицу таки покатились слезинки, которые Лиля упрямо не вытирала. Руки грязные, только начни — такой кошмар на лице будет... лучше уж потом спуститься к морю да умыться...

Вот она успокоится...

А слезы текли и текли...

Сколько можно быть железной?

Сколько нужно.

Я конквистадор в панцире железном...

Стихи Гумилева вспоминались словно сквозь сон. Можно верить, можно создавать, можно идти к своей мечте, но как же больно! Под железным панцирем надо носить железное сердце, а у нее так не получается.

Она живая!

Живая, настоящая, ей больно, ей страшно, тоскливо, она вообще может сейчас забиться в истерике...

Не может.

Потому что никогда в жизни она не была одна.

Сначала^ нее были родители и Лешка — как их подвести?