— Я думаю, Olympe, что долгъ каждой честной женщины и истинной христіанки помочь тѣмъ, которыя заблуждались и хотятъ загладить прошлое, сказала княгиня. — Если я хлопочу объ устройствѣ пріютовъ для самыхъ жалкихъ падшихъ женщинъ, то почему-же я должна оттолкнуть женщину, которая, можетъ быть, и ошибалась, но ошибалась потому, что она была молода, неопытна и несчастна. Ахъ, Olympe, мы сами много передъ ней виноваты: мы не поддержали ее, во время; мы игнорировали ее, а вѣдь это наша родственница!.. Вотъ ты говоришь, что она бросила дѣтей, а если бы ты знала, какъ ее мучаетъ теперь воспоминаніе о нихъ, о томъ, что они ростутъ, не зная ее…
Княжна горячо замѣтила:
— Я совѣтовала бы ей лучше не вспоминать о нихъ вовсе, потому что они, слава Богу, совсѣмъ успѣли ее забыть!
— Olympe, Olympe! съ чувствомъ замѣтила княгиня и въ ея голосѣ зазвучалъ упрекъ. — Вспомни, что религія заставляетъ дѣтей любить и уважать родителей! Дѣтямъ надо внушать любовь къ родителямъ, каковы бы ни были эти родители! Дѣти не могутъ и не должны быть судьями своихъ отцовъ и матерей. Вѣдь не хочешь-же ты, чтобы Евгеній и Оля выросли черствыми безбожниками, неисполняющими заповѣдей… Я и такъ опасаюсь, что Евгеній…
— Marie, оставимъ этотъ разговоръ! нетерпѣливо перебила ее княжна. — Я вовсе не желаю ни спорить, ни ссориться съ тобою. Я вижу, что мы на многое смотримъ различно и потому лучше не касаться этихъ вопросовъ. Я прошу тебя объ одномъ, забудь сама о существованіи этихъ дѣтей и постарайся внушить этой женщинѣ, что и она, если въ ней еще сохранилась хоть капля материнскаго чувства и честности, сдѣлаетъ лучше, оставивъ ихъ въ покоѣ. Она давно потеряла права матери, она умерла для нихъ и будетъ лучше, если она не воскреснетъ передъ ними въ образѣ падшей, погибшей женщины.
Княжна говорила такъ, что видно было, что она не пойдетъ ни на какія сдѣлки и уступки.