Чужие и свои. Русская власть от Екатерины II до Сталина

Существует принципиальная ошибка основной массы теоретиков и писателей — они человека рассматривают как колокол, издающий только одну ноту, и, услышав один раз эту ноту, эти специалисты уверены, что этот колокол ни на какую иную ноту не способен. На самом деле такой примитивный подход не применим вообще к людям и тем более к русскому народу, вынужденному быть чрезвычайно пластичным, чтобы выжить в тех суровейших природно-политических условиях своей истории, в которых и формировалось его мировоззрение. Русский человек — это не колокол, это звонница с большим количеством колоколов, издающих самые разные ноты, и если начать дергать за первую попавшуюся веревку, то можешь получить совершенно не те звуки, которые ожидаешь. Кто до «перестройки» сомневался, что ЦК КПСС звонит в самый нужный и громкий колокол? Ан нет, оказалось, что есть и еще колокола, дернув за веревки к которым, можно получить иные, визгливо пронзительные ноты, и эти ноты заглушат все остальные колокола.

И в период коллективизации большевики именно в такие, ненужные их целям колокола и зазвонили.

Начнем с принципиальных особенностей русских, и первой возьмем исключительную преданность обществу — миру. Казалось бы, свойство совершенно определенное, напомню, что многосотлетнее понятие русское «пострадать за мир» означало убить плохого барина вместе с его семьей, таким образом освободив от него его крепостных — мир, после этого сдаться властям и уйти на каторгу.

Энгельгардт также приводит примеры исключительной сплоченности крестьянской общины и преданности их миру. К примеру, он пишет:

«Несмотря на развитие индивидуализма на ссоры, зависть, являющуюся больше всего от желания всех прировнять, — чуть дело коснулось общего врага: помещика, купца, чиновника, — все стоят как один. Смешон тот, который думает, что в деревне, разделяя, можно властвовать. Помещику, купцу и хозяйничать невозможно, не понимая, что относительно деревни нужно действовать так, чтобы всей деревне, а не какому-нибудь Осипу, было выгодно.

…Но не скажу — грех огульно во всех бросать камень, — бывают и “богачи” артельные, союзные, мирские люди, миру радетели. Деревню, где есть такой “богач”, ни помещик не затеснит, ни купец, ни кулак-кабатчик какой-нибудь. Такие деревни быстро поправляются, богатеют, и нужно сказать, что соседнему владельцу, если он понимает хозяйское дело, ведет настоящее хозяйство и не слишком барин, такие деревни гораздо сподручнее». И приводит пример деятельности такого сельского богача — он покупает у помещика проклятые отрезки земли и присоединяет их общей мирской земле, то есть покупает не для себя, а для общины.

Или еще пример. Энгельгардт только приехал в имение, а первой же весной у него прорвало плотину и испортило дорогу. Он еще не знал, что ремонт дорог в России — это глупое дело, и попытался нанять соседних крестьян за хорошие деньги отремонтировать плотину и дорогу. Они наотрез отказались, хотя было межсезонье, они были свободны, и Энгельгардт действительно обещал хорошо заплатить. Его староста объяснил, что Энгельгардт не так действует. Деревня соседская, крестьяне хотят видеть Энгельгардта членом своего мира, своего общества, хотят видеть его своим соседом, а не немцем-арендатором, который за все платит деньги и за все взыскивает деньги. Поэтому крестьян для такого вида работ (природная катастрофа, от бога) надо не нанимать на работу, а пригласить помочь (выставив им выпивку и обед), поскольку если случается такое несчастье, то соседи обязаны помогать друг другу, а не зарабатывать на несчастье. Вот крестьяне и стесняются зарабатывать на беде соседа, хотя он и помещик. Энгельгардт пригласил деревню помочь, тут же явилось 25 молодцев с лопатами и подводами, и за день все выправили в лучшем виде.

И имея в виду такие примеры, кажется, что уж в вопросе высшей ценности общества для русского человека мы имеем только один колокол.

Но нет! Энгельгардт сообщает, что этот, такой преданный миру русский, «если можно, то пустит лошадь на чужой луг или поле, точно так же, как вырубит чужой лес, если можно, увезет чужое сено, если можно, — все равно, помещичье или крестьянское, — точно так же, как и на чужой работе, если можно, не будет ничего делать, будет стараться свалить всю работу на товарища». Выше Энгельгардт не хочет бросать камень в русских богачей огульно потому, что такие богачи — это исключение, а правило другое — как только русский человек получает возможность, то он норовит сесть на голову и всему миру — паразитировать на всем обществе.