Чужие миры

Или некрооборотень желтоглазый (при условии тремора либо колебаний эфина).

Если кладбище расположено в осиннике, и плотность самоубийц выше двух пятых на квадратный метр, обеспечен эффект «рваной ветоши» — грани, считай, нет, колебания эфина, с той стороны лезет вся возможная гадость. «Этосторонняя» нежить отсутствует как тип. Если самоубийц несколько меньше, множественное истончение грани стремится к критическому.

Если кладбище в березняке, множественного истончения точно не будет. Будет одна большая дыра. Если при этом среди самоубийц есть маги-самоучки — дыра с эффектом водоворота (затягивает всё разумное).

Если…

— Там двадцать шесть или двадцать семь совиных последышей, баньши равнинная dosta, два верейта, три морняка, пострах крестовидный и заросли лилеи-белосветки.

Романтический ореол рассыпался горсткой пылинок.

— И всё? — я не скрыл разочарования.

— Для меня — много. Местные духи недостаточно сильны, чтобы разобраться поодиночке, и недостаточно доверяют друг другу, чтобы разобраться сообща. А ты так сильно удивлён?

— Нет, скорее огорчён, что кладбище оказалось настолько… прозаическим.

— Некромант, ты мечтатель?

— Только в работе, а ты…

— Только не в работе. Когда сидишь на собрании нечисти, как-то не до романтики.

— На собрании? Настоящем двэнхе?!

— Настоящем.

— Всегда думал, что двэнх — и есть романтика, — заметил я.

— Не видел ты этих собраний.

Лека посмотрела направо — туда, откуда слышались пронзительные вопли дуды, смех и пение.

— Нет, не видел. В лучшем случае — слыхал название. А в худшем — читал описание, составленное каким-нибудь идиотом со степенью по боевой магии, который выломился на поляну посреди новотретьелунного пира и огрёб поленом по голове от шустрой девочки-вечерницы, но стыдится признаться.

— Описаний я читал много, но доверяю Эстину.

— Ну, он, по крайней мере, говорит о том, что видел… а видел он показательную вечеринку, на обычном собрании никто хороводов по ежевичнику не водит. Сидишь, дура дурой, и чувствуешь — у тебя только меч, хилые способности менять неопределённость и опасный характер. А им по двести лет. Или по тысяче. По три специальных образования и такое знание людей, какого тебе до смерти не получить.

— А как же танцы в лунном свете? Блуждающие огни, мерцающие зелёные ленты, серебряная трава, шелест колокольчиков…

— Показуха для посторонних.

— Серьёзно? — огорчился я.

— Сам подумай. Надо решать вековой территориальный спор, надо отчитать нарушителей, надо установить границу влияния нечисти на людей и людей на нечисть. Надо обсудить внешнюю политику ближайших государств, а то устроят войну, и кто-нибудь спалит лучший дуб и запрудит трупами реку. Надо обсудить внутреннюю политику тех же государств, а то где-нибудь снова подняли налоги, народ повадился есть кору, не пора ли шугануть? Надо точно выяснить, чья обязанность гоняться за пришлым волколаком. Надо быстренько соорудить сценарий показательного шабаша для заезжего магистра. Романтики не больше, чем в заседании любого совета, и при чём тут колокольчики?

— Как странно ты говоришь. Словно считаешь их равными.

— Я не показывала, что считаю их выше, даже когда действительно считала.

Я не стал развивать тему. Если Лека находит своё отношение естественным — так тому и быть. Ей виднее — в конце концов, никто из магов, видевших в лесной нечисти объект изучения, не мог похвастать регулярным посещением двэнхов. А маги, видящие в лесной нечисти «низшие существа», однажды не возвращаются из леса. Наверное, остаются просвещать убогих.

— Было трудно?

— Было трудно.

На лугу завели «Во поле берёзка стояла…». Этой песней проходы на ту сторону хорошо открывать, и ещё некрооборотней поднимать. Желтоглазых. О чём я сказал вслух. Лека заметила, что знает ещё одно приложение — при определённом рисунке поля дюжинами образуются упыри. Я изумился — никогда о подобном не слышал, хотя, кажется, примерно представляю, каков этот «определённый рисунок». Чисто некромантское школьное хулиганство, где она нахваталась?..

Оказывается — училась на одном курсе с моей доброй знакомой Эльтой и моей доброй знакомой Шелар (которые между собой были довольно-таки злобными знакомыми — ни встречи без ссоры, ни года без дуэли). Ещё несколько штрихов к портрету. Сильный выпуск — Эльта, Шелар, князь Ясень, покойный Гвен Дальшский. Младше меня на пять-шесть лет. Ученица Эстина — то-то она накануне гоняла по всем кочкам беднягу Лиса (якобы для определения подвида).

С последним Лека согласилась — её абиологические работы посвящались дрессировке и дипломатии. Правда, большая часть не подлежала открытой публикации (Жёлтый Легион не дремлет), но при Лекином запасе на степень и меньшей хватало, выше седьмой ей было не подняться. Седьмая намечалась к нынешней Свавольнице.

Меня больше интересовали исследования сна, да, кстати, знакома ли госпожа Леэка с работами Айве Тинна?..

— Учитель, мы едем?

— Лично я лежу.

— Мы. Сегодня. Поедем?

— Я сегодня поеду. А тебя сегодня закопают. Который час?

— Шесть!!!