Чужие ордена

Ян послушно умолк, но Загоруйкин все понял. Пушник не позволил гиганту о чем-то проболтаться, значит, все-таки не доверяет. Именно ему, Антону. В чем же он заподозрил? Почему завел разговор о Танкисте? Вдруг припомнилось: несколько дней назад Ян, яростно жестикулируя, то и дело оглядываясь, шептался в уголке с переводчиком. Может, клянчил понюшку чарса?.. Но вот другой эпизод: Ян и Пушник, как заговорщики в довоенных фильмах, сошлись лбами, а стоило Антону подойти, моментально заткнулись. Похоже, братва к чему-то готовится. Не к побегу ли? Удрать из охраняемой сотней головорезов крепости, обнесенной восьмиметровой стеной, – глупее трудно что-либо придумать. Но даже если предположить, что из крепости вырваться удастся, то… Рядом лагерь моджахедов. Там полторы тысячи людей. От погони не уйти ни за какие коврижки. Население настроено враждебно. Любой дехканин, обнаружив беглецов, выдаст их властям, чтобы получить башли. Нет, ребятишки положительно сошли с ума… Сами пропадут и остальных погубят! Под остальными Антон подразумевал прежде всего себя. Он принял бы участие в деле при определенных гарантиях, но идти на верную смерть – дурных нема…

Весь день Загоруйкин ломал голову над тем, как отговорить братву. Он прекрасно понимал, что это не совсем безопасно. В компанию Антона не приглашали и, если поймут, что тот обо всем догадался, окончательно законспирируются.

Так и не придя ни к какому решению, Антон промаялся еще пару часов. Куда ни кинь, всюду клин. С тем и стал укладываться на ночлег. Но тут пришел охранник, злобно пнул ногой, заставив подняться с пола, и знаком приказал следовать за ним.

Пока шли через двор, Загоруйкин гадал, кому и зачем он понадобился на ночь глядя. Допрашивать вроде не о чем, в свое время выложил без утайки скудные познания о дислокации своего полка. Новых данных в плену не прибавилось. Вести душеспасительные беседы здесь не принято. Тогда что?.. Добра ждать от неурочного вызова не приходится. Да и место, куда привели, было не из приятных. В подвале канцелярии имелось несколько камер для допросов – самой недоброй славой пользовалась угловая, прозванная пленными пыточной. Жутковатый вид камеры с заблеванным полом, загаженными стенами подействовал на Антона угнетающе. Страх, многократно пережитый, сковал посильнее, чем кандалы.

Охранник ушел. Антон, съежившись, замер, прислушиваясь к тишине. Что на сей раз придумал Жаба? Старый, безнадежно больной, о Боге пора думать, а он, дерьмо собачье, молодых ребят на тот свет отправляет. Господи, за что? За мечту красиво пожить наказываешь? Никакого просвета… Назад дорога заказана. Впереди ничего, ни-че-го…

Жалость к себе, к несостоявшейся судьбе повергла Загоруйкина в отчаяние. Потому и не заметил он, как в камеру проскользнул переводчик. В галошах, подвязанных к щиколоткам веревкой, тот ходил бесшумно, как кот.

– Привет, Антошка, – сказал Абдулло. – Бояться, не надо. Спокойно надо.

От неожиданности Загоруйкин вздрогнул, загремел цепями. С какой стати эта шмакодявка решила его, лихого одессита, поддерживать морально? Оба они гады, оба сдались в плен по собственной инициативе, но этот Абдулло еще и служить согласился преданно, по-собачьи. Антон же отказался.

В камеру вошел начальник тюрьмы, за ним тенью проследовали два бугая с ременными плетками у пояса. Тонкие ноздри Жабы нервно подрагивали, будто чуяли запах крови, – так по крайней мере Антону показалось.

Начальник тюрьмы в упор посмотрел на ставшего маленьким Загоруйкина, прикрыл выпирающие из орбит глаза толстыми веками, что-то отрывисто произнес.

– Господин начальник тобой совсем недоволен, – перевел Абдулло

– Почему? Я ничего не нарушал! – воскликнул Антон сразу осипшим голосом.

– Тебе хорошо делали? Так начальник спрашивает. Про твой плен никто не знает? На другого тень положили, а ты долг забывал.

– Какой долг?

– Ухо открыто держать. Стукач у нас называется, а тут – долг платить. Начальник надеялся – ты молчишь.

– Да какие могут быть у заключенных секреты? – взмолился Антон. – Разве что втихую жратву раздобыть…

– Начальник предупредил: говори правду, – продолжал переводить Абдулло. – Начальник знает, заключенные тайну имеют. Ты докладывал? Нет?

Похоже, Абдулло вел двойной допрос: один для себя, другой – для Жабы. Значит, пронюхал начальник о подготовке к побегу? Кто же продал? Если собака-переводчик, надо, пока не поздно, спасать шкуру. Но точно ничего не известно, а за неверную информацию шевелюру на прямой пробор не расчешут.

Антон открыл рот и вдруг в последний миг передумал. О чем шептались Абдулло с Яном? Почему Пушник оборвал разговор о переводчике? А вдруг этот кривоногий среднеазиат в числе заговорщиков? Зря, что ли, сделал ему перед допросом туманное предостережение?.. Вот она – беда, не знаешь, куда податься, влип меж своих и чужих. И там, и тут запросто сгореть можно.

И Антон решил от откровений воздержаться. Решил выждать, поглядеть, как развернутся события.