Чужие ордена

– Похвально, – одобрительно протянул Верховный. – Но крепкие резервы нам еще очень понадобятся. Ими нельзя разбрасываться. Так что придется подождать, товарищ Романов.

На том, собственно, и закончился их краткий диалог. Сталин со своей группой прошел мимо, Романов остался стоять на месте с надрывом в душе. Ему казалось, что сейчас нужно все силы бросить против наступающих гитлеровцев и во что бы то ни стало задержать их. Отступая, можно многое, если не все, то очень многое потерять…

Лишь значительно позже Михаил Афанасьевич понял, что Сталин был прав. В той тяжелой обстановке, что сложилась в начале войны, нужно было даже ценой больших потерь хотя бы замедлить продвижение немцев, чтобы накопить резервы и подготовить достойный отпор, что и произошло впоследствии…

Глава 4

Сталин был абсолютно прав: Романов с первого для войны рвался на фронт. Он не мог понять, почему их прекрасно укомплектованную и хорошо обученную дивизию держат в тылу. Бросают же в бой нередко только что сформированные части, солдаты которых и стрелять-то как следует не умеют. А тут до него после разговора с Верховным дошло: надо же в самом деле иметь надежные резервы! Немцы рвутся к Москве. И кто-то же должен стать у них на пути надежным заслоном. Понял Михаил Афанасьевич неожиданно и другое: Сталин не просто «прошляпил» подготовку Гитлера к нападению на Советский Союз, он просто был человеком слова. И уж если что-то обещал, то выполнял во что бы то ни стало. По-видимому, и главу германского государства считал таким же. Судил по себе. Тот же его клятвенно заверил, что в ближайшие года нападения не будет. Специально человека в Москву для этого присылал. Романов слышал о недавнем секретном прилете самолета из Берлина. По всей видимости, это и был посланец фюрера…

После неожиданной встрече с Верховным, оставившей в душе какой-то будоражащий след, Романова порадовала еще одна весть. Кто-то из командиров охраны Кремля сказал ему по секрету что приказом Главкома снят с должности начальника Генерального штаба Георгий Константинович Жуков. Дело в том, что при подготовке к парадам на Красной площади Михаил Афанасьевич нередко сталкивался с генералом армии и даже несколько раз вступал с ним в спор. Тот был въедлив и высокомерен. То, что он говорил, должно было считаться законом, даже если порол чепуху. Романову и прежде некоторые комдивы говорили, что Жуков амбициозен и въедлив, придирается по пустякам, заставляет все делать так, как он велит. В это, правда, плохо верилось. Но тут он на собственном опыте убедился в правоте товарищей. Жуков ему даже однажды сердито, с явным осуждением сказал: «Ох и непослушен же ты, Романов, с дисциплинкой явно не в ладах. Смотри, когда-нибудь у тебя на сей счет будут большущие неприятности. Залетишь!»

Эти слова запомнились Михаилу Афанасьевичу, тем более что впоследствии они оказались пророческими… Запомнилась и еще одна встреча в тот же день, уже в штабе гарнизона. Он шел по коридору, когда из одной боковых дверей вынырнул высокий стройный генерал. Романов сразу же узнал Рокоссовского.

Они были знакомы давно, еще с Гражданской войны. Константин Константинович командовал тогда кавалерийским эскадроном, в котором Романов начинал свою службу на фронте. Потом их пути надолго разошлись. Встречались иногда, мельком. А в тридцать седьмом году Романова потрясла весть о том, что Рокоссовский арестован как враг народа. Говорили, что он работал на иностранную разведку…

Михаил Афанасьевич, хорошо зная Костю, никак не мог поверить этому. Да, в двадцать девятом году тот был за границей, воевал в Китае, и воевал, говорят, неплохо. Но чтобы он изменил Родине?.. Нет, не могло быть того! Романов был убежден, что Рокоссовского оклеветали, что полностью и подтвердилось в сороковом году. Константин Константиновича не только выпустили из тюрьмы, сняв все обвинения, но и восстановили в звании и в партии. И это, как понимал Романов, сделал Сталин. Тысячи военных были тогда реабилитированы. И тут без указания Вождя никак не могло обойтись…

Увидев его в коридоре штаба, Рокоссовский заулыбался, большие темные глаза его стали какими-то ласковыми и даже немного озорными.

– Рад тебя видеть, Михаил Афанасьевич! – быстро подойдя, сказал он, обнимая Романова. – Давненько мы не встречались.

– А меня бы и не пустили туда, где ты был, дорогой, – шутливо ответил Романов. – Счастлив видеть тебя целым и невредимым. Могли бы и кости поломать, как некоторым…

– Да уж, – нахмурился Рокоссовский, – там всякое бывало… Ты прав. На себе испытал при допросах. Тяжкие обвинения предъявляли.

– А как же их могли снять?

– Одному богу известно.

– Но бог-то у нас один…

– Вот ему и следует поклониться.

Они поняли друг друга. Оба улыбнулись.

– А я, зная тебя, никогда в эту чепуху не верил, – пожал плечами Романов.

– Вот за то спасибо, дружище! – проникновенно сказал Рокоссовский.

– Иначе и быть не могло. Ведь мы с тобой вместе в окопах спали и беляков били в Гражданскую!