Чужие паруса

Особенно беспокоила Хнмкова большая, в аршин, рваная пробоина; нижним краем она почти касалась воды. Не откладывая дела, он принялся мастерить беседку, необходимую для работы за бортом. Потом выбрал три широкие доски, обрезал их, просверлил дыры для деревянных гвоздей. Одному работать тяжело, но упорство и настойчивость всегда побеждают. Заколотив последний деревянный нагель и проконопатив пазы, он отдыхал с радостным чувством человека, избежавшего ценой тяжелого труда грозной опасности.

Но что это? Иван вздрогнул от неожиданности, ему почудилось, будто лает собака. Лай доносился с левого борта. Бросившись туда, он увидел разбитый, опрокинутый вверх дном карбас. По широкому днищу, заливаясь лаем, метался пес Дружок.

— Дружок, пес ты милый, — позвал Иван, радуясь собаке, словно товарищу, — подожди, вытащу…

Он остановился и протер глаза. Теперь ему казалось, что он видит бледное лицо человека, рыжую бороду, руку, вцепившуюся в разбитое днище карбаса.

— Сеня, Городков! — Иван чуть не прыгнул от радости за борт. — Неужели?! Да, это Семен, — глянул он еще раз, — живой?!

Химков бросился к якорному вороту, схватил лежавший там багор и ловко подцепил крючком толстую шерстяную куртку Городкова. Он подтянул ближе неподвижное тело и, собравшись с силами, выхватил Городкова на палубу. Семен не дышал. У него раздроблена правая голень, рассечен лоб, весь он в синяках и ссадинах.

Долго возился Химков, стараясь привести в чувство друга, окоченевшего, наглотавшегося соленой воды. И когда всякая надежда была потеряна, веки Семена вздрогнули. Он вздохнул раз, другой, на лице появилась жизнь. Открыв глаза, он уперся мутным, бессмысленным взглядом в Химкова.

— Иван Алексеевич, — прошептал Семен, — ты?

Напрягая мозг, он старался вспомнить, что же случилось. Неожиданно лодью сильно качнуло. Семен покатился к другому борту. Дико вскрикнув от боли, он снова впал в беспамятство.

Грозно хмурилось небо. Громадные волны гнались друг за другом, шумно опрокидывая пенистые гребни. Мелкой водной пылью туманился горизонт. Непогода вовсю раздувала мехи, грозно набирал силу ветер.

Химков решил спрятать товарища в поварне; набегавшие волны грозили снести их обоих с палубы. Плотно закрыв крышку люка, он раздел Семена, заботливо уложил на койку, укутав сухим одеялом. Химкову пришлось крепко привязать товарища. Лодью качало, больной перекатывался с боку на бок, а каждое движение причиняло нестерпимую боль. Он метался в жару, бредил, кричал, ругался. Иван старался помочь страдальцу. С трудом держась на ногах, он промыл раны, вытер соль, кристаллами выступившую на его лице, прикладывал к пылающему лицу холодные тряпицы, давал пить сок моченой морошки.

Всю ночь ревело море. Всю ночь, словно щепку, бросали волны полузатопленную лодью. Лишенный мачт, разбитый корпус то тяжело оседал и покрывался водой, то поднимался над волнами, и тогда с палубы стремительно скатывались шумные водопады.

Трое суток не утихала погода. Несколько раз Семен приходил в сознание, просил пить и снова впадал в забытье. Химков почти не надеялся на спасение. Каждый сильный удар волны грозил разрушить корабль. Сквозь щели палубы в поварню проникала вода, журча и плескаясь в кромешной тьме, она еще больше удручала кормщика. В это страшное время Химков не чувствовал голода, раз в сутки он с трудом разжевывал черный сухарь, запивая глотком ягодного сока.

На четвертый день ветер успокоился. Утром, открыв глаза, Химков увидел яркий свет. Солнечные лучи вливались узкими полосками сквозь щели палубного люка. Городков спал, тяжело и часто дыша. Спертый сырой воздух давил грудь.

Химков открыл крышку люка, сразу стало легче. Он выбрался на палубу, влез на обломок бизань-мачты, внимательно стал оглядывать горизонт: не покажется ли парус проходящей лодьи? Но тщетны надежды — паруса не было.

Вернувшись в поварню, он удивился. Семен сидел под люком и, упершись спиной в лестницу, точил свой нож.

— Ожил, — обрадовался Иван, — а я думал…

— Спасибо, Иван Алексеевич, без тебя… — Семен благодарно взглянул на Химкова. — Дьяволы, что с ногой сделали, боюсь, загниет. — Он попробовал острие ножа на пальце. — Дак решил отрезать… — Городков перетянул жгутом ногу выше колена и подвинулся ближе к свету.

— Помоги, Иван Алексеевич, подержи ногу-то. — И Семен спокойно стал отделять ножом суставы разбитой голени. — Вот и все, — сказал он с горькой улыбкой, вытирая запотевший лоб.

Затишье недолго баловало мореходов. Опять поднялся ветер. Волны снова и снова перекатывались через палубу лодьи. Медленно шло время в темной поварне. Дни и ночи смешались…

Однажды страшный удар разбудил Химкова. Хлестнули палубу брошенные ветром тяжелые брызги. Над его головой с грохотом прокатились соленые потоки. Лодью швырнуло в сторону, стремительно повалило куда-то в пропасть… Взвизгнув, бросилась на грудь Химкову перепуганная собака. Точно проливной дождь ворвался в поварню: пазы на палубе раздались, и вода текла как сквозь решето.