— …два мужика, и у каждого по одной жизни, не по две… Ты хоть сыновей родил, может, они за тебя расплатятся.
— А за меня платить нечего. Я никому не должен.
— Не должен?
— Нет… Илька, иди домой, проспись. Вечером я забегу к тебе, поговорим. У тебя на такси есть? Дать?
— Да я трезв, Егор, вот! — он приподнялся и шумно выдохнул в лицо другу. Они помолчали.
— Ты зачем пришел? — тихо и внятно спросил Егор, присаживаясь на край стола.
— Не знаю… Жизнь уходит… Опять помолчали.
— Что произошло-то у тебя? Чего ты приперся среди дня? Почему не на работе?
— На работе? — усмехнулся Илья. — А что ты работой называешь? Вылавливание в «300 полезных советов» способа выведения моли, с тем чтобы задать себе вопрос за подписью какого-нибудь гражданина Фишбейна и в том же столбце ответить ему, то бишь себе? Это — работа?.. Ну я — ладно, меня принудработой надо лечить, а вот фельетон, например, о чем он? Кто-то проворовался, его клеймят? Ну, скажи, — воровства меньше станет после фельетона этого? Все мы — армия газетных крыс — несостоятельный, бесполезный народ. Мы же ни на что не способны, импотенты чертовы! Обо всем судим, все рецензируем, а сами что умеем? Материальных ценностей создавать нас не научили, для духовных таланта нет, болтаемся между этими двумя полюсами, как дерьмо в проруби, но какая иллюзия кипучей деятельности! — Илья уже не сдерживался, он почти кричал. — Шел я сейчас по коридору — мать твою! очкастенькие девочки с карандашиками туда-сюда снуют, мальчики бородатенькие с гранками бегают, а в гранках-то какой-нибудь «концерт для тружеников села», информашка никому не нужная. Дело!.. Кто здесь, на этих двадцати этажах, дело делает? Может, ты, Гошка?
— Я! — зло, твердо ответил Егор. Он повертел в руках погасшую трубку и вдруг, с остервенением швырнув ее на стол, достал сигарету из пачки и закурил. — Я, знаешь ли, не чувствую себя тунеядцем… Да! Мы вот с ребятами на той неделе одну крупную суку из министерства просвещения на чистую воду вывели. Взяточник, подлец! Не читал? За пятнадцатое число? Никого не побоялись, а знаешь, сколько это крови стоило?! Да что ты знаешь?! Сидишь там, в «вечерке», кастрюли маринуешь… Ну и поделом тебе!
— За какое число, ты сказал? — Илья достал сигарету из Егоровой пачки.
— А какие у меня ребята! — не слыша его, продолжал Егор. — Вот Костя Багров! Как из командировки — столько материалу навезет, хоть две комиссии посылай и одну экспедицию. После его статей редакция письмами завалена. Сам слышал, у киоска люди спрашивают, есть ли в номере статья Багрова.
— Он фельетон писал?
— Нет, Еремеев…
Зазвонил телефон, Егор поднял трубку и сразу опустил ее.
— Еремеев писал… так себе получилось. Ты бы лучше сделал. Я знаю твою руку. Ты бы его так разделал! Помнишь хоть, как писал?
— Сочинения в десятом классе? — желчно усмехнулся Илья.
— Насчет сочинений не знаю, а очерки твои в университете, на третьем, на четвертом курсе, прекрасно помню. Настоящая публицистика, без дураков. Ты из нас самый талантливый был.
— Самые талантливые книги пишут, — насмешливо оборвал Илья. — Повести, рассказы, романы, понимаешь? Литературу пишут талантливые, а не злобу дня. Литературу, которая остается. А злоба дня, она, знаешь, куда девается? На дно некой речки, там еще старичок-симпатяга в лодочке сидит.
Опять зазвонил телефон. Егор, не оглядываясь на него, отвел назад руку, привычно хлопнул трубкой по рычагу.
— Вот что, — хмуро сказал он, — ты проваливай сейчас, пока я не очень злой. Сегодня вечером встретимся, я загляну.
Илья поднялся со стула, взял Егорову трубку, повертел ее в руках и опять положил на стол.
— Да… — сказал он, не глядя на друга, — а она и в самом деле очень изменилась. Ты заметил, какие у нее скорбные черточки у губ?.. Вот здесь…
— У кого? — нетерпеливо, раздраженно спросил Егор.
— Плевать мне на ее диссертацию, на ее крупную должность, она сына моим именем назвала. Ты же представь, как она меня, гада такого, любила!
— А-а, — протянул Егор, — ты ее встретил. Ну надо же. Десять лет не видел, а тут…
— Я ее искал! — жестко перебил Илья. — Ничего тут случайного, я искал ее.
— Ну что ж теперь делать, Илька? Теперь ничего не сделаешь.
— Это мог быть мой сын, — тупо глядя в угол, пробормотал Илья самому себе. — Я удобно жил, всех моих детей убивали до рождения. Это большое удобство в жизни, когда и женщина относится к этому просто. Хотя б одна послала меня к черту!
— Теперь ничего не поделаешь, старик, — примирительно проговорил Егор. Они замолчали.
— Пойду, — вяло сказал Илья.
— Ну ты постой, расскажи толково — где встретил, о чем говорили!
Илья молча махнул рукой и, не глядя на друга, словно забыв о нем, вышел из комнаты и побрел к лифту.
— Я заскочу вечером! — крикнул вслед ему Егор. Илья не обернулся.
С пяти часов вечера он сидел на скамеечке перед третьим подъездом нового высотного дома у дороги и ждал.