Чужие сны и другие истории

Расскажу немного о «своем» борцовском зале. Он находится в двадцати пяти футах от моего кабинета в вермонтском доме. (Между кабинетом и залом нечто вроде раздевалки: туалет, три раковины, две душевые кабины и сауна.) Борцовский мат у меня практически настоящий и соответствует установленным правилами стандартам. В одном конце зала висит с десяток разнокалиберных канатов для лазанья, в другом — уголок для работы с отягощениями. Там располагаются две стойки для поднятия штанги и третья, со всевозможными гантелями. У меня есть велотренажер, беговая дорожка; на полках полно разных наколенников, налокотников и защитных шлемов. Рулончиков лейкопластыря столько, что я мог бы ими торговать. Ну и конечно, борцовские туфли: дюжина пар почти одного размера (у Брендана нога чуть больше моей, а у Колина — чуть больше, чем у Брендана).

По стенам развешано свыше трех сотен фотографий. Моих там не очень много, а снимков Эверетта — и того меньше. Куда вешать его будущие фото — пока вопрос. На большинстве снимков — Колин и Брендан, снятые со схемами состязаний на турнирах, где они победили. В нашем «уголке славы» собрано двенадцать медалей, пять кубков и именная табличка. Из всего этого мне принадлежит только она. Я не получал ни медалей, ни кубков, потому что ни на одном турнире, ни на одном чемпионате никогда не занимал призовых мест.

Честно говоря, я не «выигрывал» этой таблички. В девяносто втором году мою кандидатуру выбрали в числе первых десяти членов для «Зала выдающихся американцев». Отбор проводил комитет Национального зала борцовской славы в Стиллуотере, штат Оклахома. Отнюдь не все «выдающиеся американцы» были выдающимися борцами (лишь некоторые из них). Нас избрали за достижения в других областях и за то, что все мы занимались борьбой.

Я имею честь быть членом Национального зала борцовской славы. Правда, меня немного смущает, что попал я туда через «заднюю дверь» — то есть не за свои борцовские или тренерские достижения. Однако мне оказали большую честь, позволив занять место рядом с такими выдающимися борцами и тренерами, как Джордж Мартин, Дейв Маккаски, Рекс Пири и Дэн Гейбл.

Возможно, вас удивит, что в число «выдающихся американцев», избранных Национальным залом борцовской славы, вошли Керк Дуглас и генерал Герберт Норманн Шварцкопф. Странно, что в этот список не включили моего собрата-писателя Кена Кизи, чьи борцовские достижения были гораздо выше моих. Он и сейчас входит в десятку лучших борцов Орегонского университета, который окончил в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году (почти все из этой десятки сделали блестящую карьеру). В тысяча девятьсот восемьдесят втором году, в возрасте сорока семи лет, Кизи победил в чемпионате Любительского спортивного союза в весовой категории до ста девяноста восьми фунтов.

Я подозреваю, что когда сенат утвердит Чарльза Крулака по кличке Зверь в звании полного генерала, то нового командующего корпусом морской пехоты (сейчас Крулак входит в состав Объединенного комитета начальников штабов) обязательно сделают членом «Зала выдающихся американцев» в Стиллуотере. Газета «Нью-Йорк таймс» как-то назвала Крулака «маленькой динамо-машиной». В Эксетере он выступал в категории до ста двадцати одного фунта, в Военной академии — до ста двадцати трех фунтов. Во время двух своих командировок во Вьетнам Чак был командиром батальона и командиром полка. В дальнейшем он служил на Окинаве в должности начальника школы, где готовили солдат для противодействия партизанской войне, потом — на базе в Квонтико, штат Виргиния. Незадолго до своего назначения на пост командующего корпусом морской пехоты США Крулак командовал на Тихом океане контингентом в восемьдесят две тысячи морских пехотинцев и шестью сотнями боевых самолетов. (В случае войны в Корее или Персидском заливе генерал Крулак взял бы на себя командование всеми нашими военно-морскими силами в тех регионах.) Однако в Национальном зале борцовской славы Чак Крулак, скорее всего, будет испытывать те же чувства, что и я, а именно — ощущать, что ему оказали незаслуженную честь.

Моя именная табличка из Национального зала борцовской славы занимает весьма скромное место на одной из полок и, как мне кажется, робеет, поглядывая на заслуженно завоеванные спортивные награды моих сыновей. Я привожу здесь столь подробное описание моего борцовского зала и называю расстояние, отделяющее его от моего кабинета, чтобы вы поняли: расстояние между писательством и занятиями борьбой никогда не было велико. Зимой девяносто пятого года, когда я писал «Воображаемую подружку», оно равнялось всего двадцати пяти футам.