Чужие тайны, чужие враги

От души рассмеялся, прочитав о своей возможной канонизации в школьных программах. Это было предположение из серии «курам на смех». В учебниках мое имя выглядело бы абсурдно. Детям нужны примеры социально активных деятелей, государственников и общественников, воссоздающих единственно полезный образ прошлого и обезвреживающих будущее в стабилизирующей аннигиляции утопий и антиутопий. Мне кажется, что составители учебников уверены, что на каждую утопию обязательно отыщется равная по силе, но противоположно направленная антиутопия. Социальная полезность превыше всего. Государственность, народность и полезное реформаторство — вещи для учебников принципиально важные. Принципы отбора идей, заложенных в их основе, определяются руководящей в данный исторический момент властью, — у нас это начальники, естественно. А меня в последнее время социальная сторона жизни перестала занимать. Даже призрачная надежда в один прекрасный день обрести славу, признание и успех — оставляет меня равнодушным.

Представил, как ранним утром устраиваюсь перед монитором и задаюсь вопросом — что я могу передать из своего богатого личного опыта будущим поколениям, чему научить, от чего предостеречь? Бред полнейший. И без меня таких людей было полно. Достоевский, Лев Толстой, Солженицын... Да мало ли кто еще. Привычка относиться к собственной персоне с известной долей иронии давно сделала меня невосприимчивым к любым проявлениям лести.

А ведь таинственная Нина явно хотела мне польстить. Зачем? В чем ее цель? Играть в чужие игры я никогда не любил, поэтому мой ответ был предельно краток.

«Здравствуйте, Нина. Спасибо, конечно, за теплые слова. Удивлен, что в моих текстах удалось обнаружить что-то достойное внимания школьников будущего. Отвечаю на Ваш вопрос: встречаясь, писатели о смысле жизни не говорят, поскольку подавляющее большинство из них ни в какой смысл жизни не верит. С наилучшими пожеланиями, Иван Хримов».

Получилось суховато, но вполне пристойно, что и требовалось. Главное было показать, что порция лести, которой меня накормили, попала явно не по адресу. Мне это не нужно. Отец бы понял и одобрил. Последнее предположение — про отца — внезапно разозлило меня. Никогда прежде я не жонглировал мнениями отсутствующих лиц. Нехорошо. Наверное, именно так появляются мифы. Не думал, что докачусь до этого. Однако, вот уже придумываю образ отца, придумываю его взгляды и придумываю его оценки, которые меня устраивают. Здорово, ничего не скажешь. Приехали. Отец, конечно, хороший человек, но нельзя допускать, чтобы он контролировал мою жизнь из своего неизведанного далека.

Через два часа я получил еще одно послание от Нины, на удивление активной моей поклонницы.

«Дорогой Иван Хримов! Огромное Вам спасибо. Ваши письма — настоящие подарки. Как это восхитительно, что мне удалось завязать с Вами переписку. Мне нравятся Ваши книги, но я и подумать не могла, что смогу задавать Вам вопросы и получать на них честные ответы. Вы замечательный писатель и удивительно скромный человек. Есть множество причин включить Ваше творчество в школьную программу. Например, вы как-то написали, что человек должен быть добрым и умным. Поскольку от умного злодея и глупого добряка хорошего ждать не приходится. Это действительно так. Что ум злодея разрушителен, и без объяснений понятно. Но и безмозглый добряк может таких дров наломать, что мало не покажется. Дети должны знать об этом, не правда ли?

У меня есть еще несколько вопросов. Правда ли, что писатели начала тысячелетия считают, что милитаризация является стимулом для развития науки? Читали ли Вы повесть Арнольда Орловского «Как Гоголь»? Существует ли это произведение в электронном виде? Вы не курите, значит ли это, что Вы не любите курящих людей? Испытываете ли Вы отрицательные эмоции при упоминании о начальниках? Заранее благодарна. Ваша фанатка Нина».

Я действительно как-то написал что-то такое о злом уме и глупой доброте. Но морализировать, естественно, не собирался. Так, упомянул вскользь, только намекнув, что здесь может быть проблема. Чеканную формулировку афоризма вырванным из текста строчкам придала сама Нина. Это она вывела из текста столь глубокомысленную максиму. Приятно, что мне приписывают способность философского проникновения в наше бытие, но не уверен, что современные школьники, прочитав мой текст, обнаружат там обозначенную мораль, не исключено, что им в головы придет что-то прямо противоположное. Пример доказывает только одно — текст становится литературным произведением вовсе не тогда, когда писатель ставит в своей рукописи последнюю точку. В процессе превращения текста во что-то более ценное обязательно должен поучаствовать читатель, в голове которого возникает странная мешанина из сюжета, чувств, героев, идей, сопереживания, драйва и приколов, которые мы и называем литературным произведением. Знаю множество примеров, когда писатель даже не догадывался, что, собственно, он сумел написать. Вот я, например, даже не догадывался, что стал завзятым моралистом, пока меня не ткнули носом в собственный текст.