Чужие ветры. Копье черного принца

Якоб-Иоганн вернулся с моря через три дня после этого разговора Агаты с Акселем. Капитан выглядел хуже обычного. Его трясло, временами тревожил мелкий колючий кашель. Агата с тревогой смотрела на отца.

— Что так глядишь, дочка? — отшучивался моряк. — Думаешь, мне пришла пора собираться в последнее плавание? Об этом говорить рано, мы еще поборемся…

После разговора с Акселем у Агаты на сердце остался неприятный осадок. Никогда раньше Аксель не разговаривал так прямо и так грубо. Обычно этот много видевший на своем веку человек оберегал дочь своего друга от всего того, что, по его мнению, могло осквернить и даже хоть немного задеть ее чистую душу. Агата терялась в догадках — зачем состоялся этот грубый разговор? Она была девушкой начитанной, из скандинавских писателей любила норвежца Гамсуна. В его «Мистериях» есть Нагель, — он всем говорит гадости, прикрывая тем свою неиспорченную, робкую душу… Может быть, и дядюшка Аксель рисуется… Но зачем? Иногда одно неосторожно сказанное слово заставляет нас менять мнение о человеке, а тут было не слово — целая страстная речь. Это было неожиданно. Это пугало. И Агата уже решила отказаться от той работы, которую предлагал ей Аксель.

Но теперь, увидев отца, согнувшегося и усталого, она бросилась ему на шею, начала успокаивать:

— Ничего папа! Твои странствия скоро кончатся… Дядя Аксель нашел мне хорошую работу… Я буду зарабатывать деньги, а ты — сидеть дома и курить свою трубку…

Потрясенная обращением Акселя, начавшая уже в нем сомневаться, Агата теперь готова была благодарить его, как чуткого друга, который позаботился о подыскании работы для нее.

Когда Аксель пришел, капитан Эриксон прижал друга к сердцу.

— Бог тебя не забудет за участие к моей дочери, Аксель! А я буду благодарен по гроб жизни.

— Это мелочь, пустяки, — забормотал Аксель, неуклюже вырываясь. — Все под одним богом ходим — ты мне, я тебе…

При этих словах Агату слегка покоробило. «Ты мне» могло означать только «ты мне спас жизнь». Ставить это на одну доску с тем, что сделал сам Аксель для их семьи… «Странно! — подумала Агата и вдруг покраснела. — А я ведь начала подсчитывать, чье добро дороже стоит… Позор какой!»

— Спасибо, дядя Аксель! Большое спасибо! Я готова ехать с вами хоть завтра!

— Ну что ж. Завтра и поедем.

Хозяин, о котором говорил Аксель, жил за городом, на берегу моря, в районе аристократических вилл. Агата и Аксель приехали туда на такси, под вечер, когда стало уже смеркаться. Не доезжая до места метров двести, Аксель остановил машину, отпустил ее.

— Погода хорошая, дальше пройдем пешком.

Стоял апрель. Здесь, в Швеции, где дыхание Севера сдерживалось лишь невысокими фьельдами Скандинавского хребта,[3] природа просыпалась робко. На деревьях еще зелени не было, и березки мелко дрожали, словно стыдясь своей девичьей наготы. Небольшая лужайка, на которой стояла вилла, казалась в сумерках синей. Вилла была обнесена высоким решетчатым забором; решетка в полутьме уже начала чернеть, и от этого серые цементные столбики, поддерживающие ее, выглядели неправдоподобно белыми. Сама вилла тоже была светлой, только темная крыша надвинулась над входом, словно вязаный ночной колпак, свисающий с лысой головы Санта Клауса.

Агата, без шляпки, в светлом весеннем плаще, поежилась.

— Как далеко он живет! И каждый день ездить?

— Не каждый день, — ответил Аксель. — Будешь жить здесь… В этом доме комнат много.