Чужие воспоминания

— Что, тоже хочешь на жертвенный стол? — улыбнулся одотьер. — Боюсь, троих мне сегодня хватит. Так что забирай дочь и ступай прочь. Хотя, нет, — ухмылка стала еще гаже, — я найду для вас занятие, как раз по специальности. Сейчас закончу с этой, — он пнул ногой труп Иассон, — и займусь вами. Можете пока раздеваться и забираться на алтарь. Я его немного кровью испачкал, одеждой подотрете.

— Вонючий ублюдок, подстилка Тьхери! — лицо матери перекосило от ярости.

Обратив взгляд на лик богини, она сложила ладони, сомкнула пальцы и, резко выбросив в сторону Дер'Коне руку, ударила его золотистым лучом. Мужчину отбросило от сферы, сердце Иассон выпало из его рук.

Мама сделала в воздухе вращательное спиралевидное движение, и одотьер захрипел, схватившись за горло.

Изображение Олонис на потолке засияло, отделилось от свода, превратившись в разноцветное облачко. Оно светоносной пылью осело на наших головах. Я ощутила сначала резкий жар, потом холод; перед глазами замелькали цветные картинки, в которых неизменно фигурировали маленькие, напоминавшие фей, девочки. Конец у видений был один — смерть на жертвеннике от рук некроманта.

Я не хотела этого видеть, я отчаянно сопротивлялась, но чужие воспоминания заполняли мой мозг, сводили с ума. Я готова была закричать, когда все это внезапно кончилось. Щелчок — и картинки исчезли.

Рыдая, я сидела на полу, с тупым ужасом наблюдая за тем, как некромант медленно поднимается на ноги.

Его ответный удар не заставил себя ждать. Пас рукой, и с пальцев срывается ощерившая пасть змея, тончайший темно-синий поток частиц. Иллюзорные зубы вцепляются в маму, рвут одежду, вгрызаются в кожу. Орсана кое-как отбросила ее от себя, видимо, снова использовав магию (я заметила знакомое золотистое облачко). По руке стекала струйка крови.

— Ты никто, ты пыль по сравнению со мной! — в ладонях одотьера теплился синий шипящий шарик. — И ты сдохнешь, жрица, ты и твоя сучка.

Мама не испытывала страха, во всяком случае, лицо ее было спокойно. Может, она верила в заступничество богини?

Шарик разбился о золотистое свечение, окружившее Орсану, с грохотом разорвавшись на сотни осколков. Мощнейшая ударная волна разметала нас по святилищу, повалила сферу, но почему-то не тронула окна, лишь жалобно зазвенели стекла.

Мне, сидевшей на полу, досталось меньше, чем маме: она ударилась головой о гранитную плиту и на несколько минут потеряла сознание. Из разбитого виска вытекала вишневая кровь, весенней капелью стекая по щеке. Я бросилась к ней, затрясла за плечи, умоляя очнуться. Радовало лишь то, что взорвавшееся заклинание нанесло вред и своему создателю. Но надолго ли? Вот он уже поднимается, фокусирует на мне взгляд…

— Беги, Одана, — хрипло прошептала мама, наконец вняв моим мольбам и придя в себя. — Беги к той, что кормит тебя по праздникам яблочным пирогом. Я тебя очень люблю, доченька!

Это были последние слова матери, последние, которые я слышала.

Одотьер с презрительной усмешкой наблюдал за моими бесплотными попытками помочь маме встать, слушал мои сбивчивые всхлипы, заверения, что я ее не брошу, и у нас все будет хорошо. Что ему были мои слезы? Он обращал на них меньше внимания, чем на дождь.

Встретившись с его глазами, я поняла, что просить тоже бесполезно: этот человек глух к чужим мольбам. Он убьет нас с той же поразительной жестокостью, что и троих человек до этого.

Лишь бы все было быстро, лишь бы меня не распяли на алтаре!

Наконец мама сумела сесть, обняла меня и поцеловала.

— Как трогательно! — захлопал в ладоши некромант. — вы сидите рядышком, облегчая мне работу. Попрощайтесь с этим миром и откройте свою душу для другого.

В последний момент мать успела оттолкнуть меня, приняв весь удар на себя.

Нет, несмотря на то, что в заклинание была вплетена смерть, она тогда осталась жива — как я потом узнала, из-за силы богини.

Распростертая на полу, она, казалось, ничего не могла сделать, но золотистое облачко, едва различимое, очень слабое, все же смогло родиться в ее ладонях. Мама метила в светильник рядом с одотьером. Расчет ее был прост: причинить серьезный вред некроманту она не могла, не хватало сил, но удар по затылку тяжелым предметом вполне мог закончиться летальным исходом.

Я не видела, что было дальше, малодушно скрывшись за дверьми святилища.

Собственно, а что мне оставалось? Я была абсолютно бесполезна, абсолютно ничем не могла помочь. А Фейхара могла. Именно к ней меня послала мама.

Когда-то Фейхара тоже была жрицей, тридцать лет посвятила храму, а потом ушла на покой. У нее тоже была сила, пожалуй, даже более хорошо выраженная, чем у мамы. Олонис любила ее и не отняла дар после конца служения. Хотя, о чем это я — служение жрицы заканчивается только с ее смертью.

Сердце трепыхалось в гортани, мешая дышать. Я бежала так, что позавидовали бы гончие.

Ночной Медир казался таким мирным, казалось немыслимым, что в самом его сердце, в святая святых могло произойти такое.

Слезы радужной пеленой застилали глаза, из носа текло, лоб покрылся холодной испариной.