Чужими голосами. Память о крестьянских восстаниях эпохи Гражданской войны

Внизу, река Ворона под горой протекала, там было место у камня, где проводил Антонов «летучки», у командиров повстанческого движения «летучки». Я спросил, а какой камень, а где он. Все говорят, вот он там был, русло реки изменилось, его в болото засосало, этот камень. Примерно показали, где, мы запустили сюда бульдозер, сняли грунт, нашли этот камень. Привезли его сюда, и вот мне тем самым этот памятник, камень, не просто, как памятник, но он и как предмет, к которому прикасались руководители повстанческого движения, дорог. И вот я вместе с этим камнем сюда привнес и дух вот этого повстанческого движения. И это действительно памятник, на самом деле. Если кирпичи – это как бы символ какой-то красноармейцам, то камень – это дух реальный77.

Ил. 2. Заливные луга вокруг реки Вороны около села Карандеевка. Фото Е. Рачевой

Ил. 3. Памятники крестьянам (слева) и красноармейцам (справа) в селе Карандеевка во дворе отеля «Русская деревня». Фото Е. Рачевой

Стоит отметить, что местные жители восприняли этот рассказ скептически, в существовании «летучек» восставших усомнились и предположили, что легенда придумана Н. С. в расчете на посещающих Карандеевку туристов.

Я предполагаю, что описанные выше памятники перформативны и призваны не столько увековечить память жертв восстания, сколько рассказать о его событиях людям, незнакомым с ними. На первый взгляд, они выполняют традиционную роль туристической достопримечательности, хорошо заметной на территории отеля. В интервью Н. С. сам характеризует памятники как рассчитанные на внешнюю аудиторию, но не столько на туристов и широкую общественность, сколько на людей, отвечающих за формирование исторической политики в Тамбовской области:

Когда приезжают сюда официальные делегации какие-то, в том числе губернатор области – господин Никитин, то я даю поручение администраторам, мы готовим какой-то букет цветов… И вот после посещения музея я подвожу эту делегацию к памятнику, рассказываю о событиях, тут же даем группе цветы, и ничего не остается губернатору, как возложить эти цветы к памятникам. Собственно, мне хотелось, чтобы его замы, помы видели, что раз губернатор это делает, значит, и они должны делать. <…> Если они будут в других районах и местах [тоже поймут], что это не зазорно, что это память и дань памяти нашим предкам78.

Рефреном через интервью Н. С. проходит жертвенный нарратив. Респондент утверждает, что восставшие крестьяне были невинными жертвами, а подавление восстания и вообще вся советская политика в отношении крестьянства были «ошибочными, губительными, преступными»79. Н. С. утверждает, что добивается официального признания этой точки зрения властями. Как и другие вернакулярные мемориалы, памятники респондента не идут на конфронтацию с государственной политикой, но оказываются средством для привлечения внимания широкой публики к альтернативному нарративу и сознательной манипуляцией властями, от которых зависит выработка официальной линии памяти.

Отдельно я бы хотела выделить «места памяти» – в основном места гибели восставших, – которые были созданы местными жителями так, чтобы сохранить память о событии в своем кругу, но не привлечь внимание к нему посторонних (чаще всего еще советских властей): например, камнем на земле, посаженным деревом. Позже, с изменением политической ситуации, на некоторых из этих мест появлялись мемориалы.