Чужими руками

Наряд в пропитанной потом форме ворвался в квартиру. Один из копов для устрашения пальнул из бластера в обшарпанный потолок. Затем полицейские набросились на Платона, который стоял посреди комнаты, подняв руки. Скрутили его, для порядка двинув по зубам и поддых. И не такие уж они были крутые, но Рассольников не пытался сопротивляться — себе дороже. Дай он сдачу, подписал бы себе смертный приговор. Озвереют — отобьют печенки или шлепнут на месте, а потом вложат в хладную руку чей-нибудь пистолет и объявят, что чужак прикончил хозяина квартиры и был убит в перестрелке.

У археолога отобрали все вещи, сорвали верхнюю одежду, оставив в одних носках и трусах. Устав гласит, что инопланетная одежда сама по себе может являться оружием ближнего боя. Уверенные в своей безнаказанности, копы прямо при археологе стали делить его наличные деньги и кредитные карточки.

— Я иностранный поданный! — восстановив дыхание и сглотнув наполнившую рот кровь, объявил Рассольников. — Я — гражданин Старой Земли и требую соединить меня с нашим послом.

Казалось, его слова не произвели особого впечатления на копов, алчный блеск по-прежнему горел в их глазах. Полицейские с самого начала знали, с кем имеют дело.

— Мне жаль тебя разочаровывать, — усмехнулся веселый коп с погонами центуриона, — но поместить вас в одну камеру мы не сможем. У посла пока что иммунитет.

— Так что здесь произошло, гражданочка? — обратился центурион к вдове, баюкавшей на коленях голову Агурайца.

— Это он…— пробормотала она, зло сверкнув на Платона глазами. — Из-за него…

— Все ясно, — объявил полицейский. — Прилетел на нашу прекрасную родину, чтобы убивать цвет бочай-ской интеллигенции. Это заго…— Он вовремя остановился, иначе дело пришлось бы передать в контрразведку. Тогда прощай денежки. — Это явная бытовуха. Женщину не поделили — ясно как божий день.

Полицейские, давясь от смеха, схватили арестованного за руки и поволокли его к корзине-лифту. Больше Рассольникова не били, однако синяков на ногах потом обнаружилось предостаточно — стукался коленями и щиколотками о каждый .порог и камень. О бортик глайдера его ударили с особенным удовольствием.

…Доставили Платона в городское полицейское управление — как-никак птица высокого полета. Одежду ему вернули — за исключением шляпы, которая кому-то приглянулась. Трость была конфискована как холодное оружие.

Куча денег понадобилась, чтобы доказать: Рассольников не стрелял в Агурайца из бластера. Для этого, во-первых, требовалось переписать протокол задержания, ведь там написано черным по белому: «В руках у задержанного находился карманный бластер системы „Магнум“». А теперь будет: «При обыске задержанного не обнаружено ни огнестрельного, ни лучевого оружия». Во-вторых, нужно было забрать этот самый, испятнанный Платоновыми отпечатками бластер из хранилища вещдоков и вычеркнуть из книги учета. Платон сидел на табурете перед столом, заваленным бумагами. Похоже, их не трогали годами. Руки у археолога уже были свободны, но от наручников остались болезненные следы. И Рассольников растирал запястья, убеждая себя, что самое худшее позади.

Дождавшись звонка из банка и убедившись, что деньги переведены в «Фонд вдов и сирот», инспектор с ухмылкой почиркал в протоколе, встал из-за стола и, вобрав .живот и расправив плечи, двинулся к вышестоящему начальству. Остальные инспекторы, располагавшиеся за точно такими же столами-свалками, с любопытством поглядывали на богатого арестанта.

Через несколько минут инспектор вернулся. По лицу его трудно было что-либо прочитать.

— Пошли, — объявил он. — Господин комиссар желает с тобой поговорить.

Кабинет полицейского комиссара походил на небольшой музей, а сам комиссар — на его экспонат.

Полки стеллажей ломились от всевозможных кубков, ваз и статуэток — все из золота, серебра и платины, на стенах висели золотые медали размером с тарелку, антикварное оружие в усыпанных каменьями ножнах и внушительного вида почетные грамоты в золоченых рамах.

— Можешь идти, — приказал комиссар инспектору.

Тот, заметно помрачнев, отправился в коридор. Увешанный сияющими в свете ламп орденами, аксельбантами и знаками различий толстяк поднялся из-за роскошного письменного стола, который был украшен сказочными башнями из золота и слоновой кости. Прошелся по кабинету, довольно потирая руки. Платон стоял у дверей.

— Садитесь, господин Рассольников, — любезным тоном предложил комиссар и указал на стул, стоящий посреди кабинета.

Археолог сел. Сиденье было жесткое, а спинка слишком выгибалась назад — типичный стул для подчиненных.

— В грязную историю вы вляпались, любезнейший, — покровительственно похлопав Рассольникова по плечу, изрек бочаец. — Просто на редкость грязную. Впрочем, археологи вечно копаются в дерьме. — Очевидно, это была шутка, ибо комиссар затрясся от хохота.

— Меня вляпали в историю, — твердо поправил его Платон. — И вы это прекрасно знаете.