Чужое место

Ясное дело, многие понимали, что земельный вопрос надо как-то решать, само собой тут ничего не рассосется. Иногда среди землевладельцев даже возникали разговоры на тему «лучше самим отдать часть, чем в конце концов потерять все». Впрочем, среди тех, кому действительно было что отдавать, подобная точка зрения особой популярностью не пользовалась. У меня она тоже энтузиазма не вызывала, и вот почему.

Реквизиции – это вещь такая, их стоит только начать, а потом и пискнуть не успеешь, как у самого все реквизируют, и хорошо еще, если этот процесс пройдет мирно, но надежды на такую благодать немного. Нет уж, лучше пусть люди делятся землей или добровольно, или не совсем, но в рамках существующего законодательства. Да, но в последнем случае у них может остаться весьма сильное недовольство властью, этот самый финт с землей провернувшей, и его лучше или вовсе избежать, или, если так не получится, то перенаправить.

И тут очень ко времени был схвачен за загребущие ручонки Поляков, про которого мне докладывал Петр Маркелович. Взяли его с поличным, материалы были готовы заранее, так что банкиру завернули руки за спину и без особой вежливости препроводили в Петропавловку, где он просидел неделю. Я же все это время тренировался.

Рита мобилизовала троих театральных деятелей, и я под их руководством, напялив парадный мундир с орденами, до упора тренировал особое выражение лица и соответствующую ему манеру держаться. То есть мурло мое должно было являть собой смесь державности (я сам точно не знал, что это такое, но настаивал – она обязана быть) со спесью, а вообще у собеседника должно было складываться впечатление, что он передо мной насекомое. Которое совершенно не жалко раздавить без малейших угрызений совести.

Наконец наблюдавшая за тренировками Рита сказала, что у меня начало неплохо получаться.

После этого Поляков был наскоро помыт, чтоб не вонял камерными ароматами, слегка причесан и доставлен в Большой Гатчинский дворец. Побрить, правда, его забыли, так что он предстал перед моим величеством словно какой-то Абрамович.

Разумеется, встреча произошла не в любом из кабинетов, а в полуподвальной комнате, которую я оформил в стиле своих представлений о соответствующих помещениях НКВД. Массивный стол казенного вида, привинченная к полу табуретка для допрашиваемого, решетки на маленьких оконцах под потолком, сейф в углу и телефон на столе. Поляков, кажется, впечатлился.

То, что ему теперь предстояло делать, причем на постоянной основе, особой сложностью не отличалось. Заметная часть помещичьих землевладений была не просто заложена, а перезаложена, и Полякову предстояло по дешевке скупать закладные, после чего проводить (через суд, естественно) конфискацию земли и втихую, не привлекая особого внимания, передавать ее мне. Кроме того, его банк должен был развернуть обширную программу льготного кредитования землевладельцев, причем в основном тех, которые этот самый кредит отдать не смогут ни при каких условиях.

Разумеется, в конце концов эти махинации вскроются, но мое честнейшее величество будет совершенно ни при чем. Русских землевладельцев грабили бессовестные Поляковы с характерной национальностью, вот и все. А император, только узнав об этом, естественно, тут же примет меры по дальнейшему недопущению.

Ясное дело, Поляков это тоже понял, поэтому начал вякать что-то насчет не таких уж бесспорных доказательств против него.

– Лазарь Соломонович, – брезгливо скривился я, – да с чего вы взяли, будто вас кто-то собирается судить? Удар с вами в тюрьме приключится, вот и все, что напишет в заключении тюремный врач. Правда, наверное, не один удар, а много. Проще говоря, забьют вас там ногами насмерть. Или вы думаете, что я позволю потом произвести хоть сколько-нибудь объективное расследование этого прискорбного события? Тогда вынужден разочаровать – его не будет.

– Неужели вы, ваше величество, пойдете на такое? – попытался изумиться Поляков, но как-то не очень убедительно. Он ведь наверняка неплохо разбирался в людях и ясно видел, что я не играю и действительно готов прибить его хоть прямо сейчас. Правда, не вышеописанным способом, а просто пристрелить, но вовсе не из-за гуманизма, а от лени. Ну не люблю я банкиров, тем более таких!

– Разумеется, а вот не надо воровать у меня. Тащили бы у своего брата, я бы вам и слова худого не сказал. Правда, за него поручиться не могу.

На лице собеседника что-то такое слегка промелькнуло – похоже, как мне и докладывали, его отношения с братом были далеки от сердечных.

– И вообще непонятно, чего вы кочевряжитесь, – продолжил я. – Вам тут светит уж всяко больше, чем вы собирались у меня попятить, неужели непонятно? Правда, придется поработать, так ведь это в вашей среде, насколько я в курсе, не зазорно.

– Ваше величество, но моя репутация!