Чужое место (СИ)

Так как это довольно очевидный выход из положения, то додумался до него не один я. Например, еще и Столыпин — правда, в другой истории. Так вот, его ошибок тоже лучше избежать. Главное — никакой кампанейщины! Иначе получим то, что что я изучал на уроках истории в двадцатом веке, а потом самостоятельно, просто ради интереса. То есть большинство столыпинских переселенцев из просто бедняков стали люмпенами. Нет уж, мне здесь такого не надо.

Я это понимал с детства второй жизни, и подготовку к будущей переселенческой программе начал еще в восемьдесят девятом году, во исполнение чего познакомился со студентом медицинской академии Прокудиным — Горским, который уже тогда увлекался фотографией. Правда, делать цветных снимков он, естественно, еще не умел, но я познакомил его с методикой последовательной съемки через три светофильтра. И предложил отправиться в хорошо оплачиваемую экспедицию через всю Россию аж до Сахалина в качестве фотографа.

Потом в Приорат был приглашен хоть и молодой, но уже достаточно известный писатель Антон Павлович Чехов. Он и без меня собирался как раз туда, именно на Сахалин, но я напел ему о своей огромной заинтересованности, предложил финансирование и фотографа в сопровождающие. С удовольствие бы отправил вместе с ним и стенографистку, но тогда у меня под руками подходящих кандидатур не было. Зато они есть сейчас — у Риты, так что посмотрим, может, что и получится. Чехов с Прокудиным скоро должны вернуться, вот тогда и появятся красочные буклеты о прекрасных пейзажах Сибири и Дальнего востока, тамошних плодородных землях и обо всем прочем.

То есть, как и любой порядочный проект, заселение Сибири и Дальнего Востока должно было начинаться с рекламы, причем поначалу неявной и неназойливой. Но даже если с ней у меня ничего не получится, то все равно я молодец.

Во — первых, Прокудин — Горский научился делать цветные снимки значительно раньше, чем в моем прошлом. И, значит, он успеет наделать их больше, за что история наверняка скажет ему спасибо. Ну и мне за компанию тоже.

А во — вторых, Чехов не простудился по дороге. Сказалось, наверное, то, что финансовых трудностей путешественники не испытывали. Глядишь, он и не умрет от туберкулеза так рано, тем более что Боткин ухитрился переманить в Александровский институт не только Роберта Коха, но и какого — то Пауля Эрлиха, который, по словам моего лейб — медика, тоже занимался изучением возбудителя туберкулеза.

Ясное дело, многие понимали, что земельный вопрос надо как — то решать, само собой тут ничего не рассосется. Иногда среди землевладельцев даже возникали разговоры на тему «лучше самим отдать часть, чем в конце концов потерять все». Впрочем, среди тех, кому действительно было чего отдавать, подобная точка зрения особой популярностью не пользовалась. У меня она тоже энтузиазма не вызывала, и вот почему.

Реквизиции — это вещь такая, их стоит только начать, а потом и пискнуть не успеешь, как у самого все реквизируют, и хорошо еще, если этот процесс пройдет мирно, но надежды на такую благодать немного. Нет уж, лучше пусть люди делятся землей или добровольно, или не совсем, но в рамках существующего законодательства. Да, но в последнем случае у них может остаться весьма сильное недовольство властью, этот самый финт с землей провернувшее, и его лучше или вовсе избежать, или, если так не получится, то перенаправить.

И тут очень ко времени был схвачен за загребущие ручонки Поляков, про которого мне докладывал Петр Маркелович. Взяли его с поличным, материалы были готовы заранее, так что банкиру завернули руки за спину и без особой вежливости препроводили в Петропавловку, где он просидел неделю. Я же все это время тренировался.

Рита мобилизовала троих театральных деятелей, и я под их руководством, напялив парадный мундир с орденами, до упора тренировал особое выражение лица и соответствующую ему манеру держаться. То есть мурло мое должно было являть собой смесь державности (я сам точно не знал, что это такое, но настаивал — она обязана быть) со спесью, а вообще у собеседника должно было складываться впечатление, что он передо мной насекомое. Которое совершенно не жалко раздавить без малейших угрызений совести.

Наконец наблюдавшая за тренировками Рита сказала, что у меня начало неплохо получаться.

После этого Поляков был наскоро помыт, чтоб не вонял камерными ароматами, слегка причесан и доставлен в Большой Гатчинский дворец. Побрить, правда, его забыли, так что он предстал перед моим величеством, словно какой — то Абрамович.

Разумеется, встреча произошла не в любом из кабинетов, а в полуподвальной комнате, которую я оформил в стиле своих представлений о соответствующих помещениях НКВД. Массивный стол казенного вида, привинченная к полу табуретка для допрашиваемого, решетки на маленьких оконцах под потолком, сейф в углу и телефон на столе. Поляков, кажется, впечатлился.