Чужое небо

Служить Владимира Иванова направили в Группу советских войск в Германии. О ГДР, как об одной из развитых стран социализма, а также о ГСВГ он уже много слышал и читал. Его путь из Омска в центр Европы был довольно долгим, везли поездом. Он побывал на вокзалах Москвы, Бреста и Дрездена. Он и двое его земляков оказались в небольшом городе Бернбург, расположенном на реке Заале, притоке Эльбы. В нем дислоцировался мотострелковый полк, он находился на окраине города, неподалеку от старой крепости. Территория советского городка была огорожена забором и обнесена колючей проволокой. Первый месяц сибиряк проходил курс молодого бойца, затем новобранцы приняли военную присягу. Иванов ее не принимал, он принял ее еще в стенах военного училища. Для бывшего курсанта первые дни службы больших проблем не приносили. Они начались, как только он попал в третью мотострелковую роту. В ее составе почти семьдесят процентов были выходцы из Кавказа и Средней Азии. Десять молодых солдат, в числе которых была два омича, почти незаметно растворились в общей массе военнослужащих. Иванов, как и его земляк Касаткин, радостно вздохнули, надеялись на то, что «старики» их не достанут. Однако «салаги» жестоко просчитались. Они почти каждый день и ночь выполняли указания тех, кто прослужил чуть-чуть их больше.

Солдатская служба значительно отличалась от курсантской, здесь были свои неписаные законы. Стрельбы, наряды, парко-хозяйственные дни Иванов считал необходимым элементом армейской жизни. Он обо всем этом знал, когда поступал в военное училище, трудности офицерской службы его нисколько не пугали. Ему претило совсем другое, которое ни в одном уставе Советской Армии не прописывалось и не указывалось. Все тяжелые работы в роте ложились на плечи молодых солдат, на полугодков. Они составляли тягловую силу подразделения. Если днем как-то служба пролетала быстро, даже незаметно, в основном определялась уставом, то ночью изобиловала причудами «стариков». Они, как правило, определяли перечень издевательств. Кроме подшивки подворотничков, чистки сапог, «салаги» перед сном чесали им пятки, пели песни, кукарекали, громко кричали, сколько дней или паек масла осталось им съесть до дембеля. Кое-кто из старослужащих доходил до цирковой фантазии, не удосуживался самостоятельно сходить в туалет. Их выносили из спального помещения на руках или просто-напросто вместе с кроватью, как при рабовладельческом строе. «Фараон» гордо восседал и о чем-то радостно мурлыкал себе под нос. В туалете молодые очень осторожно опускали кровать на пол. «Старик» заходил в кабину и опорожнялся, туалетную бумагу ему также подавали.

Не избежал издевательств и Иванов. Он из-за причуд старослужащих сильно злился, ругал себя за то, что не имел мужества противостоять. Своими мыслями он поделился с земляками. Они в ответ молчали или крутили пальцем возле виска. Это означало, что все это бесполезно. Советская армия так жила и живет уже десятки лет. В том, что вся система унижения человеческого достоинства построена на силе и на страхе одного перед другим, Иванов уже нисколько не сомневался. В этом он убедился через месяц. В роте неожиданно появился очередной салага, парень довольно загадочный. На деле он оказался молодым, но ранним. Он был чуть выше среднего роста, с бритой головой, нос был перебит, да и вес был у него приличный, порядка 90 килограммов.

После отбоя, как обычно, молодые получили свое: кто гладил обмундирование, кто стоял у тумбочки за дневального и т.п. Получил свое первое задание и новенький, ему предстояло драить туалет. Через некоторое время исполнители показали результаты своей работы. Из туалетного заведения информации не поступало, не было и самого работника. «Старики» заволновались, послали гонца. Он известил, что в туалете все без изменений. Новенький ничего не делал, стоял и курил сигарету. Сверхнаглое поведение салаги, оно могло разрушить неуставную систему, которая ковалась десятилетиями, вызвало законное возмущение стариков. Казах Куйманов, как лев, рванулся в туалет. Открыл дверь и остолбенел. Бритоголовый стоял возле окна и спокойно курил. Старик стремительно подбежал и сильно размахнулся, намеревался стукнуть кулаком в зубы ослушника. Вышла осечка, притом большая. Роман, так звали молодого солдата, увернулся и молниеносно врезал казаху в зубы. Куйманов отшатнулся и упал, ударившись головой об оконное стекло. Стекло треснуло, осколки вонзились в затылок поверженного. У него мгновенно прыснула кровь. На шум прибежали «старики», человек десять. Новенького обилие старослужащих нисколько не испугало. Он, наоборот, как исполин перед кучей муравьев, с иронией посмотрел на казаха, державшему руку на затылке, и спокойно произнес:

─ Я твоей казахской мордой буду чистить свои сапоги, и не только твоей… Я чихал на тебя, старик… Мне такие гавнюки по одному месту…

Затем он смачно плюнул на пол, повернулся в сторону старослужащих и сквозь зубы процедил:

─ Мне такие гавнюки по одному месту…