Чужое небо

Грузный, спокойный, медлительный, этот человек даже в арестантской одежде был полон внутреннего достоинства и вызывал невольное уважение. Он не торопился с ответами. Было видно, что, прежде чем что-то сказать, он тщательно взвешивает каждое слово.

- Сколько на вашем счету сбитых самолетов?

- Десять.

- Сколько? - переспросил Заукель.

- Десять, - четко повторил Грабарь. Тесленко вытаращил на капитана глаза. Как же все это понять? То капитан врет, то вдруг ни с того ни с сего говорит правду, хотя тут и соврать было бы не грешно... Ведь на его счету действительно десять сбитых самолетов, если даже не одиннадцатью Он поспешно отвел глаза.

- Это не такой уж плохой результат, - пристально глядя на капитана, сказал Заукель.

- Это была моя работа, - пояснил Грабарь. Заукель усмехнулся.

- А вы дипломат, капитан... Что ж, надеюсь, мы найдем с вами общий язык.

- Я тоже надеюсь, господин майор. Он говорил спокойно и доброжелательно. Сидевший рядом Тесленко задыхался от бешенства. Дело уже дошло до общего языка!..

- Предатель, - еле слышно процедил он сквозь зубы. Грабарь повернулся к сержанту - с самым дружелюбным видом.

- Думаю, что и мой коллега такого же мнения. Верно, сержант?

В его голосе неожиданно прозвучали те же металлические нотки, как и во время их последнего боя, когда Грабарь выводил сержанта из-под удара. Это был приказ. И с губ Тесленко помимо его воли сорвалось:

- Так точно...

Как ни мимолетна была эта сценка, она не ускользнула от внимательного взгляда Заукеля. Улыбка его исчезла так же мгновенно, как и появилась.

Сержант не представлял для него загадки. Молокосос, ненавидящий сидящего перед ним фашиста, и только. Он фанатик и, как всякий фанатик, быстро загорается, но так же быстро и остывает. Послать против него первый раз опытного летчика, чтобы тот помотал его как следует, и он смирится, ни о каких глупостях думать не будет.

Но если рядом находится вот такой любезный и покладистый капитан, то тут еще надо поразмыслить.

Этот капитан умен, хитер, изворотлив. От него можно ожидать чего угодно. Проще всего было бы расстрелять его. С другой стороны, не так уж много здесь советских летчиков, тем более таких, которые воевали бы на последних типах самолетов. А этот, кажется, не из плохих. К тому же он как будто в обиде на то, что его обошли наградами...

Заукель поглядел на сержанта. Конечно, не будь рядом капитана, тот не произнес бы ничего подобного даже под дулом пистолета. Ясно, что капитан умоет подчинять себе людей. Но тут не только это. Видимо, капитана очень тревожит судьба мальчишки, и этим его можно будет держать в руках... Майор поднялся.

- Можете идти, - сказал он - и постарайтесь не делать глупостей, чтобы не нарваться на неприятности. Иначе, - глаза его стали жесткими и холодными, вас не просто расстреляют. С вас с живых снимут кожу.

- Понятно, - сказал капитан, ни секунды не сомневаясь, что так оно и будет.

Заукель проводил взглядом летчиков, прислушиваясь к своему внутреннему голосу, который всегда подсказывал ему безошибочные решения. На этот раз голос молчал. Заукель пожал плечами.

- Посмотрим...

Когда летчики вышли от коменданта. Грабарь на секунду прислонился к стене и закрыл глаза. Он понимал, что оба они с Тесленко были на волосок от гибели.

- Лос! - крикнул эсэсовец. Грабарь качнулся и медленно пошел к бараку...

Тесленко так и не понял, что произошло в кабинете Заукеля.

Вернувшись в барак. Грабарь тяжело опустился на нары и привалился к стене. Тесленко вызывающе проговорил:

- Вы неплохо спелись с господином Заукелем, капитан.

- Да... очень неплохо, - не открывая глаз, сказал Грабарь.

В его голосе прозвучала смертельная усталость. Тесленко взглянул на него с недоумением. У него даже шевельнулось нечто вроде сочувствия, но он тотчас вспомнил, как вел себя Грабарь у коменданта, и лицо его замкнулось.

"Если бы хоть на минутку увидеть Алешку, - с тоской подумал Грабарь. Кажется, мне стало бы легче".

Последний раз он видел его в июне сорок первого. Они тогда ходили на луг за Двину, собирали цветы. Пробыли почти весь день. И не заметили, как на западе нахмурилось небо. Шумнул в камышах ветер, и они зашептались оживленно и весело, вразнобой покачивая головками. По лугу пробежала ковыльная волна. Где-то за рекой заржала лошадь. Долетели приглушенные голоса: о чем-то спорили табунщики.

Вдруг на газету, которую Грабарь держал в руках, упал звонкий шарик.

- Дождь, дождь! - захлопал в ладоши Алешка. Тяжелая длинная рука тучи протянулась к солнцу, обожглась и отступила, вытянулась еще раз и решительно закрыла его; небо ахнуло раскатисто; осколки посыпались на вспенившуюся Двину.

Весело смеясь, они побежали под дождем к мосту. Промокли насквозь, но им было очень хорошо. Они собирались пойти на луг и на следующий день.

К Грабарю подошел Земцев.

- Ну как, капитан, познакомились с Заукелем? - спросил он, опускаясь рядом на нары.

В последние два дня майор сильно сдал. Глаза провалились, на щеках выступили лихорадочные пятна. Он кашлял почти беспрерывно, и на тряпице, которой прикрывая рот, то и дело появлялись красные пятна.