Чужое небо (СИ)

Привкус резины во рту перестал быть резким, но ему на смену пришел тонкий, едва уловимый обонятельными рецепторами витающий в воздухе запах алкоголя. А еще, кажется, свежей краски и – сильнее всего – медицинской химии, пота и гремучей смеси мужского и женского парфюма…

- Потому что я почти официально засветился в мире живых не ради того, чтобы весь этот бардак продолжался.

Боясь уже не осилить без последствий простое движение головой, Баки по-прежнему не смотрел на происходящее, но на слух уловил шаги: от того места, где изначально сидел Фьюри, туда, где стоял щит.

- Позже пришлю техотдел за игрушкой кэпа. Пусть срочно перекрасят, пока художества Старка Колсон не увидел, иначе беднягу удар хватит, - отдалились тихие шаги, почти сразу едва слышно открылась оказавшаяся незапертой дверь. – Попросил бы без глупостей, но не уверен, что тебе такое знакомо. Жду снаружи, сержант.

Дверь тихо закрылась, обрушившись на чувствительный слух Баки мощнейшим громовым раскатом, и, перестав сдерживать себя, Баки мучительно застонал в голос. Легче не стало.

Больше всего на свете ему сейчас хотелось сползти на гладкий пол, свернуться в защитную позу, которая на деле ни черта не защищала – он знал об этом наверняка – и сдаться набирающей обороты ломке, забиться в лихорадке. Но, пересилив себя, Баки этого не сделал, потому что это не какая-то там дыра, поеденная крысами и кишащая тараканами, это даже не тесная квартирка в Бухаресте, где его, свернувшегося и дрожащего, никто чужой не трогал бы часами, а то и целыми днями. Это американская столица, здание Верховного суда – публичное место в любое время суток, здесь его быстро найдут и быстро выволокут из импровизированного защитного кокона: медики с нашатырем, охрана с пощечинами, судебные приставы с дубинками или банально уборщики. Баки не позволила снова отключиться набатом бьющаяся мысль о собственной беспомощности, словно он сопливый мальчишка, а не первоклассный убийца и страшилка, которой где-то в России поныне пугают юных разведчиков.

В конце концов, Баки давно научился переносить ломки на ногах почти без ущерба функциональности. Во-первых, потому, что все яды, как природные, так и синтетические в составе медикаментов его организм рано или поздно усваивал без остаточных последствий. Во-вторых, потому, что его тренировали на выносливость в гораздо более жестких условиях, чем навеянная психотропными дезориентация. В-третьих… В третьих, потому, что если бы она была рядом, она бы сделала все возможное, чтобы не дать ему отключиться.

В наскоро оборудованной под медицинские нужды служебной каморке при более детальном изучении нашелся случайно или намеренно забытый медицинский чемоданчик, рядом – пластиковая бутылка с водой и пластиковый стакан, капельная стойка с использованной капельницей. Здесь же оказалась дверь в смежный с помещением санузел, где, в небольшом зеркале над раковиной, Баки, в конце концов, абсолютно без интереса обозрел все мало примечательные подробности своего состояния – отросшую всего за сутки (или… сколько там прошло?) щетину, всклокоченные, слипшиеся от пота волосы, тени под глазами и измятую, у шеи небрежно перекошенную и до середины груди расстегнутую рубашку. Пиджак, снятый с него еще до процедуры, кто-то в итоге свернул изнаночной стороной и подложил ему под голову вместо подушки.

Поскольку его организм активно боролся прежде всего с прямой угрозой жизни в виде препаратов, смертельных для обычного человека, но способных хотя бы временно воздействовать на его тело в обход сыворотки, на правой руке у него до сих пор цвели синяки от ограничителей, на локтевом сгибе – от катетера, на шее – от грубого укола, всаженного по принципу «лишь бы успеть».

В медицинском чемоданчике Баки не нашел ничего с пометкой «смертельно опасно», что автоматически переводилось его мироощущением как «действует на суперсолдат», поэтому он смог облегчить себе участь, только умывшись ледяной водой и небольшими глотками цедя питьевую воду из бутылки. Все это помогало крайне слабо, потому что рядом не было той, которая всегда точно знала, что из аптечки простых смертных можно намешать, чтобы стало легче. Ее не было. А других он бы все равно не подпустил. Не в нынешнем своем состоянии.

Ему никто не оставил часов, но за то время, на которое в эквиваленте по глоткам с произвольным интервалом растянулась литровая бутылка, Баки успел выяснить, откуда так стойко несло алкоголем и почему запах преследовал его некрепкий еще желудок и упрямо не выветривался. Очевидно, потому, что Старк непостижимым образом сумел не только перекрасить щит, но и вплавить в вибраниум литров надцать виски. Или же… он вплавлял их в себя, пока где-то рядом стоял щит. В любом случае, Баки это раздражало ничуть не меньше, чем ядовито-красный рисунок звезды. Потому что ему и без виски было плохо и потому что его взгляд мимо воли цеплялся за чертову звезду. Дальнейшие ассоциации было уже не остановить.