Чужое небо (СИ)

Барнс не просил. Никогда и никого, потому что эту способность у него отобрали еще во времена создания Зимнего Солдата. Потому что все то время, что он существовал в новом веке вне щупалец ГИДРы, он существовал по законам волка-одиночки, в любой момент готовый кинуться в одиночку на стаю. Потому что не было никого, кого он мог бы попросить, даже если бы помнил, как это делается. Сейчас ему больше, чем когда-либо был нужен рядом человек, которого он мог бы попросить о помощи. Единственный, кто мог бы не отказать. По злой иронии именно этого человека отогнали прочь вскрывшиеся подробности о прошлом Солдата. Именно этот человек уже пожертвовал слишком многим…

Все это возвращало Баки к исходному желанию забить кого-нибудь до смерти или бить что-нибудь до стесанных в мясо костяшек на живой руке.

Потому что он знал, что ему не к кому обратиться, ему нечем торговаться в обмен на чьи-либо услуги, а сам он ничего сделать не мог.

Баки кусал нижнюю губу в тщетных попытках избавиться от осточертевшего привкуса резины, заменив его на медный привкус крови. Тишина давила бетонной плитой, грозя расплющить, никто ее не прерывал и, в конце концов, Баки не выдержал: медленно, очень медленно поднял голову от рук и – терять ему все равно было уже нечего – посмотрел в бесстрастно наблюдающее за ним лицо.

- Они убьют ее, - его голос прозвучал безнадежно и глухо, как со дна могилы. И хуже всего, что он даже не попытался это скрыть.

Все официально – да, возможно, так и есть. Возможно, все документы настоящие, и те, кого за ней прислали, действительно сотрудники ФСБ, но ни американцы, ни даже сами русские не имели никакого понятия о том, где заканчивалась государственная власть и начиналась ГИДРА. Это если на сегодняшний день государственная власть в России вообще имела место быть отдельно от ГИДРы. В противном случае, внутри кремлевских стен все змеилось и шипело, напитывая ядом всех и вся, не хуже, чем до недавнего времени в американском ЩИТе.

«Они же ее убьют», - про себя повторил Баки, но вслух промолчал, потому что… потому что, кроме него, это принципиально никого не волновало и волновать не должно было. Баки оставался один на один со своей совестью, один на один с тенью Солдата. Один он остался и с фактом того, что ее забрали: на суд или на смерть, или… бог знает, на что еще, что даже тренированное воображение Баки, во всех изощренных подробностях знакомое со всеми известными человечеству пытками, воображать почему-то отказывалось, словно оберегая хозяина от неизбежной участи свихнуться окончательно.

Баки огляделся, потерянно и бесцельно, и перед его глазами, как наваждение или галлюцинация, как вшитая навечно в подкорку часть кода, снова промелькнула злосчастная пятиконечная звезда ярко-алого цвета. Баки заторможено моргнул несколько раз, но звезда никуда не исчезла, все так же концентрируя плавающий в пространстве взгляд стойкими бликами на гранях. Чтобы сообразить, в конце концов, что это никакая не галлюцинация и не видение, а самый что ни на есть настоящий кэповский щит, Баки потребовалось многим больше нескольких минут. Все это время он смотрел в одну точку у противоположной стены, но в упор не видел, не ассоциировал, не мог сложить отдельный образ в целостную картинку, замечая только звезду – визуальный триггер, в прошлом неизменно следующий за чередой роковых слов.

- Старк отозвал обвинение, но он не был бы собой, если бы ушел побежденным, не испоганив что-нибудь в отместку, - отпустив туманное пояснение, которое Баки даже не напрягался понять, Фьюри какое-то время помолчал, а затем, все также не ожидая от Баки реакции, продолжил: с интонацией сердобольного папаши, разочарованного своим детищем. - В руках у этих людей судьба планеты, а они ведут себя, как обиженные вниманием дети. Стоило оставить без присмотра, и вот вам пожалуйста – гражданская война, международный конфликт и судебный процесс в одном флаконе. И вот это, - Фьюри кивнул головой на сиротливо прислоненный к стене дискообразный предмет, - смешнее некуда – разрисованный под советскую символику щит Капитана Америка.

Все сетования Барнс благополучно пропустил мимо ушей, залипнув на упрямо не укладывающемся в голове словосочетании «отозвал обвинение» и на щите, брошенном Стивом еще тогда, в Сибири, теперь стилизованном под его, Баки, бионическую руку.

- Отозвал обвинение? – переспросил Барнс, щурясь в попытке связно мыслить сквозь звон в ушах, от которого произнесенные вслух слова ощутимо конфликтовали со своим первостепенным значением. – Почему?

Баки мутило и от мыслительной, и от любой физической активности. Смотреть прямо он не мог, предпочитая прятать взгляд в ладонях: от раздражающего света и от всего остального. Еще он бы очень хотел спрятаться где-нибудь от самого себя, но это решительно не представлялось возможным, поэтому он довольствовался тем, что был в состоянии держать собственное тело вертикально и сдерживать все более частые позывы к рвоте.