Чужое оружие. По ту сторону добра. Следы на воде

— Да, — сказал, оживившись, Чепиков, и печальные глаза его заблестели; казалось, что и морщины, изрезавшие лицо, немного разгладились. — Мы вышли на крутой правый берег, к Ярмарковой площади. Брали в лоб.

— Запомнили название?

— Да уж не забылось.

Коваль внимательно всмотрелся в его лицо, оживленное воспоминаниями, и, подождав немного, сказал:

— Вы не были трусом, Иван Тимофеевич. А теперь вам не хватает смелости.

Глаза Чепикова потускнели, будто погашенная одним дуновением свеча.

— Смелости говорить правду, — уточнил подполковник. Он заметил, как допрашиваемый напрягся и руки его, большие и заскорузлые, немного приподнялись над коленями, словно хотел ими защититься.

— Взять на себя чужую вину?.. — У Чепикова перехватило дыхание. — Могу взять… Мне теперь все равно. Но убийцу вы тогда не найдете.

— Нет, и вам не все равно, — возразил Коваль. — И нам тоже.

Чепиков никак не реагировал на замечание подполковника.

— Я ждал от вас других слов, — с сожалением, тихо и, медленно проговорил Коваль.

— Вам нужны такие слова, чтобы меня в убийстве обвинить? Судить хотите? Поздно. Я сам себя сужу. И вашего суда не боюсь. — Чепиков поднял на Коваля взгляд — уже не такой упрямый и напряженный, как раньше. — О пистолете допытываетесь? — Голос Чепикова стал твердый. — Да, был у меня парабеллум. Еще с фронта. У немца взял. Но я никого не убивал.

— Вы носили пистолет с собой?

— Недели две, как потерял.

— До восьмого июля?

— Да.

— Где потеряли?

— Если бы я знал…

— А почему носили его с собой?

Чепиков пожал плечами.

— Вы угрожали Лагуте?

Чепиков вздохнул и отвел взгляд:

— Я хотел убить его.

У Коваля дернулась бровь.

— Почему хотели убить?

Чепиков не ответил.

— Вы ревновали жену?

— Нет.

— Почему же тогда хотели убить?

— Душу он ей изничтожил.

— Как это понимать?

Чепиков только рукой махнул.

Подполковник переждал минуту и продолжил допрос:

— Так как же он изничтожил душу Марии?

Чепиков покачал головой:

— Следствию это ничего не даст.

— Как знать, — ответил Коваль. — Один факт мы с вами сегодня все же выяснили: пистолет у вас был, тот самый, что видела Кульбачка. Надеюсь, вы не станете отрицать и второй факт, что стреляли из него в лесу?

Огромные руки Чепикова безнадежно распластались на коленях.

— Ну, стрелял, — согласился он.

— Сколько раз?

— Всего один.

— Когда это было? Число?

— Не припомню. В конце прошлого месяца.

— В котором часу?

— Да уже стемнело.

— Сколько сделали выстрелов?

— Кажется, три.

— Правильно, три, — согласился Коваль, думая о том, что нужно не откладывая выехать в Вербивку и на месте события закрепить признание объективной проверкой. Ему казалось, что, выкладывая неопровержимые доказательства, уже собранные розыском, он заставит Чепикова признаться во всем. И вместе с тем ему хотелось — жило затаенное желание, — чтобы человек, сидевший перед ним и уже вызвавший в нем нечто похожее на симпатию, не оказался убийцей. — Сейчас вы говорите правду, — удовлетворенно продолжал Коваль. — А теперь давайте установим самое главное. Мы нашли две пули, застрявшие в стволе дерева. И пустые гильзы. Экспертиза установила, что пули выстрелены из того же пистолета, из которого были убиты ваша жена и Лагута. Как вы это объясните?

Чепиков молча зыркнул на Коваля.

— Здесь уже молчать не следует, Иван Тимофеевич, — заметил подполковник, когда пауза затянулась. — Выводы экспертизы нужно объяснить.

— А мне объяснять нечего, — буркнул Чепиков, чувствуя, как кольцо доказательств сжимается вокруг него. — Это ваше дело — разобраться…

— Если мы с вами не сможем иначе объяснить стечение обстоятельств, — сказал Коваль, — остается один вывод, и он не в вашу пользу… — Подполковник сделал паузу. — Надеюсь, вы меня понимаете. То, что убийство совершено пистолетом, который вы хранили, становится одним из решающих доказательств вашей причастности к преступлению…

— И, значит, вы думаете, что я убил Марусю? — вспыхнул Чепиков. Он весь напрягся, полный желания вскочить, но властный взгляд Коваля приковал его к стулу, и Чепиков обмяк. — Я вам ничего больше не скажу, — пробормотал он. — Делайте что хотите.

— Хорошо, — согласился подполковник. — Вам надо подумать. Вы не трус, Иван Тимофеевич. Прошли войну честно. Не повезло с первой семьей… И теперь… тоже. Вы производите впечатление человека, который растерялся в жизни. Не бойтесь, Иван Тимофеевич, правосудия, не бойтесь власти, за которую воевали. Вам при допросах, очевидно, называют сороковую статью. Давайте заглянем в нее.

С этими словами подполковник взял со стола «Уголовный кодекс», открыл его и стал читать вслух. Впрочем, читать — не совсем точно: Дмитрий Иванович знал кодекс, что называется, назубок и сейчас только время от времени заглядывал в него.