Чужое счастье

— Кто ты такая, черт побери, чтобы указывать мне, что делать?

Ее взгляд остановился на Рите, словно та была огромной кучей компоста, выгруженного возле ее кровати.

Рита продолжала улыбаться, казалось, ее это ни капли не рассердило. Она уже не раз видела и слышала все это.

— Лиз? — напомнила она. — Вы что-то хотели сказать?

Лиз откашлялась. Ей казалось, что она сейчас предпочла бы перенести операцию по удалению аппендикса, вместо того чтобы беседовать с Моникой.

— Она права, сестричка. Я тоже это заметила. Помнишь, в тот раз, когда мы обедали вместе, ты была пьяна в стельку. Ты переворачивала все вокруг, а затем кричала на официанта, словно это была его вина. Мне никогда не было так стыдно.

— Не думаю, что это имеет хоть какое-то отношение к тому, что твой бывший переспал, вероятно, с половиной женщин Карсон-Спрингс, — набросилась на нее Моника. — Перед тем как рассказывать мне, какая у меня конченая жизнь, попробуй посмотреть на свою собственную. Ты даже не смогла удержать собственного мужа.

Лиз побледнела. Она, кажется, была готова задушить Монику.

— Ваши сестры здесь не для того, чтобы нападать на вас, — сказала Рита.

Моника резко повернулась к ней лицом.

— Так ты зарабатываешь себе на жизнь, докучая инвалидам, когда они не в состоянии тебе ответить? Что ты за извращенка?

Анна услышала, как в коридоре закричал пациент:

— Сестра! Сестра! Где все подевались, черт побери? О Господи, больно ведь! Ох! Ох! О-о-о-ох-х…

— Никто вас не заставляет делать что-либо против своей воли, — продолжала Рита тем же размеренным тоном. — Ваши сестры пытаются вам сказать, что у них тоже есть выбор. И они могут отказаться от необходимости крутиться возле вас и смотреть, как вы спиваетесь.

Моника повернулась лицом к стене. Затем внезапно залилась слезами.

— О, какая от этого польза? Вы все-е-е-е против м-меня, — всхлипывала она, вздымая грудь. — С таким же успехом м-можно пистолет к голове п-приставить, — она повернула заплаканное лицо к Анне. — Я поеду… но не потому, что считаю, что у меня проблемы с алкоголем. Я это делаю только ради тебя. Если это поможет тебе стать счастливее… — Моника запнулась и уткнулась лицом в подушку, устроив представление, достойное «Оскара».

Счастливее? Анна задумалась о том, сколько времени прошло с тех пор, как она ощущала что-то большее, чем проблески удовлетворения. Нет, это не для счастья; это для того, чтобы спасти другого человека. И если она не пройдет через это, под угрозой окажется ее собственная психика.

На следующий день после беспокойной ночи в отеле Анна и Лиз отправились в путь ни свет ни заря. Руководствуясь картой, которую им выслали вместе с другими материалами, они нашли нужный поворот и свернули на аллею, вдоль которой росли густо посаженные деревья. Спустя несколько минут сестры вылезли из машины и очутились на открытом всем ветрам холме с кучкой низких домов из красной древесины, соединявшихся дорожками, из окон которых, должно быть, открывался великолепный вид на океан. Это место можно было бы принять за шикарный укромный отель, если бы не предусмотрительный знак, гласивший «ТОЛЬКО ПО ПРИГЛАШЕНИЯМ». Анна и Лиз присоединились к остальным участникам Недели семьи (всего их было около сорока), бродивших по кафетерию, где они попивали кофе и маленькими кусочками откусывали бублики, перед тем как, вооружившись буклетами и бейджами, направиться на установочную лекцию в конференц-зал номер два, находившийся в соседней комнате.

К тому моменту как сестры заняли свои места, конференц-зал, уставленный рядами складывающихся стульев, стоявших перед классной доской и трибуной, был наполовину заполнен людьми. Семьи сидели группами, обозначенными пустыми стульями по краям. Все они выглядели ненамного счастливее, чем Анна и Лиз. Внимание Анны привлекла семья, которую она мысленно назвала Деревенскими Мышами, — глава семьи с длинной белой бородой и в рабочей спецовке, его жена, похожая на Минни Перл, и четверо крепких сыновей. За ними сидели расфуфыренные мистер и миссис Готроки, жена испуганно оглядывалась по сторонам, словно ища глазами таких же, как она, выживших после кораблекрушения и выброшенных на берег пассажиров, а их дочь-подросток всем своим видом давала понять, что этому собранию она предпочла бы кораблекрушение. Рядом с Анной и Лиз парочка из Индии что-то тихонько бормотала друг другу, сари женщины радовало глаз приятным всплеском цвета в море бежевых складных стульев. Семья сзади них словно сошла со страниц пьесы Уильямса Теннесси[9]: дородный пожилой мужчина с флоридским загаром громко говорил, растягивая слова на южный манер; его жена, а вернее его тень, сидела, обмахиваясь буклетом, и классифицировала собравшихся, и ее роскошные кудри трепетали вокруг шеи.