Чужое сердце

– «Ничего не спрашивай, ничего не говори», – перекривил меня он. – Сперва я думал, что надо помочь Шэю вникнуть в концепцию спасения души, а потом уже ставить в известность тебя. Но в итоге это Шэй учил меня спасению души, а ты сказала, что мои показания очень важны, и я подумал, что тебе лучше не знать вовсе. Думал, что я испорчу весь суд…

Я подняла руку, веля ему остановиться.

– Ты «за»? – спросила я. – Ты поддерживаешь смертную казнь?

– Поддерживал, – после недолгой заминки ответил священник.

Я должна была сказать Гринлифу. Хотя даже если показания Майкла вычеркнут из протокола, судья не забудет его слов. Ущерб уже нанесен. А сейчас меня занимали неотложные дела.

– Мне пора.

Смятенный, растерянный, Шэй сидел в КПЗ с закрытыми глазами.

– Шэй? – позвала его я. – Это я, Мэгги. Взгляни на меня.

– Не могу, – захныкал он. – Сделай тише.

В камере царила абсолютная тишина: ни радио, ни единого звука. Я вопросительно покосилась на пристава, но он лишь пожал плечами.

– Шэй, – уже строже сказала я, подойдя к решетке вплотную. – Немедленно открой глаза.

Сначала приоткрылся левый глаз, затем – правый.

– Скажи мне, как ты это сделал.

– Что?

– Этот фокус.

Он покачал головой.

– Я ничего не делал.

– Ты высвободился из оков, – напомнила я. – Как тебе это удалось? Ты слепил ключ и спрятал его в складках одежды?

– Нет у меня никакого ключа. Я не открывал «браслеты».

Ну, с технической точки зрения, он не врал. Я своими глазами видела, как замкнутые наручники упали на пол, а руки Шэя каким-то образом оказались свободны. Конечно, он мог бы открыть замки и защелкнуть их заново – но тогда бы все услышали сопутствующий шум.

А мы ничего не слышали.

– Я ничего не делал, – повторил Шэй.

Я где-то читала о фокусниках, которые умеют выворачивать себе плечи, чтобы высвободиться из оков; возможно, Шэй овладел этим мастерством. Возможно, он научился управлять суставами и костями пальцев, чтобы выскальзывать из металлических окружностей совершенно незаметно.

– Ладно. Как скажешь. – Я перевела дыхание. – Дело вот в чем, Шэй. Я не знаю, фокусник ты или Мессия. Я не разбираюсь в чудесах, спасениях и прочих вещах, о которых говорили отец Майкл и Йен Флетчер. Я даже не знаю, верю ли я в Бога. Но уж в юриспруденции я разбираюсь, не сомневайся. И в данный момент все люди, присутствующие в этом зале суда, считают тебя полным психом. Соберись.

Я посмотрела ему в глаза, и в них читалась абсолютная сосредоточенность. Они были ясными, они меня понимали.

– У тебя остался один шанс, – медленно произнесла я. – Один шанс обратиться к человеку, который решит, как ты умрешь и будет ли жить Клэр Нилон. Что ты ему скажешь?

Когда-то, когда я еще ходила в шестой класс, я разрешила самой популярной девочке в школе списать у меня контрольную по математике. «Знаешь, – сказала она потом, – а ты не такая уж лохушка». Она разрешила мне сесть рядом в столовой, а однажды я запомнила ту субботу навсегда – пригласила меня походить по магазинам вместе с кучкой ее подружек, брызгавших себе на запястья духами и примерявших джинсы, которые моего размера в принципе не выпускались. Им я сказала, что у меня месячные и потому меня раздуло, что было, разумеется, бессовестной ложью, – и тем не менее одна девочка даже предложила научить меня блевать, чтобы сбросить лишние пять фунтов. Лишь у стойки косметического отдела, где я не собиралась ничего покупать, но перепробовала весь ассортимент, я взглянула в зеркало и поняла, что человек, которого я вижу в отражении, мне неприятен. Чтобы понравиться им, я должна была потерять себя.

Глядя, как Шэй снова поднимается на свидетельскую трибуну, я вспомнила дрожь, которая обуяла меня в шестом классе. Тогда я, пусть ненадолго, стала частью тусовки, стала популярной. Публика ждала очередного взрыва эмоций, но Шэй сохранял спокойствие и говорил подчеркнуто вежливо и тихо. Обмотанный тройной цепью, он хромая взобрался на трибуну и ни на кого не глядя смирно ждал, пока я начну задавать ему загодя отрепетированные вопросы. Я же прикидывала, кто несет ответственность за это преображение в добропорядочного истца: тот, кем он хотел стать, или та, кем стала я.

– Шэй, – начала я, – что бы вы хотели сообщить суду?

Он воздел глаза к потолку, как будто ожидал, что нужные слова посыплются вниз, как снег.

– Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал Меня благовествовать нищим, послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение и узникам открытие темницы, – пробормотал он.

– Аминь, – сказала женщина из задних рядов.

Признаюсь честно: когда я говорила Шэю, что у него осталась последняя попытка изменить решение суда, я имела в виду нечто другое. Как на мой вкус, благоговейные тексты в его устах звучали ничуть не лучше, чем диатрибы в адрес организованной религии. Но, возможно, Шэй был умнее меня, потому как стоило ему процитировать Библию – и судья поджал губы.

– Это из Библии, мистер Борн?

– Не знаю, – ответил Шэй. – Я не помню.