Чужое сердце

Свыше какого-то порога, давайте не будем жмотами, миллиард евро на человека, а остальное должно перераспределяться. А чтобы сохранить мотивацию для этих богатых людей, за каждый перераспределенный миллиард надо давать им медаль и определенное место во Всемирном списке филантропов. Это было бы элегантно и полезно для многих людей. Лили одобряет мою новую теорию распределения богатства и сообщает, что Билл Гейтс уже проложил дорогу, подарив девять десятых своего состояния на борьбу со СПИДом в Африке. Мудрый человек. Той же суровой зимой я случайно встречаю на улице Шерш-Миди Жерара Депардье. Он собирается взгромоздиться на свой огромный мотоцикл, когда я решаюсь заговорить с ним. Его появление кажется мне знаком. К моему удивлению, он узнает меня. Я выражаю ему свое восхищение. Он благодарит, хвалит меня за мужество, поздравляет с книжкой, но он спешит, у него встреча с режиссершей Жозе Дайан, они готовят отличный телепроект – фильм про Распутина. Он горячо расцеловывает меня, треплет по щекам, кричит непонятно почему: «До свидания, мадам!» – и с грохотом срывается с места.

Вот он, настоящий знак, которого я ждала в этот год, лишенный планов. У меня есть телефонный номер Жозе Дайан. Я тут же звоню ей. Под лежачий камень…

– Здравствуй, Жозе, это Шарлотта Валандре!

– Привет.

– Ничего, ты можешь говорить? Я только что встретила Жерара Депардье, он в таком восторге, сказал, что готовит с тобой Распутина…

– Я тебя сразу прерву, женских ролей нет.

– Там одни мужчины?

– Ну почти… Пока, Шарлотта. Целую.

Значит, я не сыграю в Распутине. А в чем тогда?

Моя бездеятельность беспокоит меня. Что придумать?

Лили предлагает идею: «А почему бы тебе не рассказать свою историю, про сны, про Янна, про кардиолога? История-то невероятная».

Глядя на расклеенные по Парижу афиши, я узнаю, что без моего ведома Уолт Дисней снял по моей жизни мультфильм: «Принцесса и лягушка». Я два раза смотрела его с Тарой. Я снова жду весны. Через несколько месяцев вернется Янн, он подтвердил. Проходя мимо часовни Чудотворной Богоматери, я вхожу в нее. Молиться время от времени вошло у меня в привычку. Я иду к алтарю и встаю на колени перед Богоматерью. Вокруг прекрасной женщины из белого мрамора я вижу те лучики, что окружали мои странные сны. Я долго молюсь Марии и Богу, живым и моим ангелам.

Когда я молюсь, я обретаю себя и формулирую то, что для меня важнее всего.

Покидая часовню через угловую дверь в тот самый момент, когда я осеняю себя крестом, вместе с движением руки приходит воспоминание.

«Во имя Отца и Сына и Святого Духа».

«И… кого?» Мне было шесть или семь лет, и обучение крестному знамению ставило меня в тупик.

Сначала рука легко касается лба, потом пальцы плашмя ложатся на мой мягкий животик, потом на сердце. Под конец сложить руки и закрыть глаза с набожным видом.

Про «отца» понятно: Бог Отец – это легко. Мой отец – тоже мой бог, мой создатель. «Сын» – это Иисус, Сын Божий, который умер на кресте. Я-то сама живехонькая дочка своего отца. Это все понятное дело.

И только Дух Святой не поддавался пониманию.

«Невидимая чудодейственная сила…» Все вызывало у меня любопытство, но возраст пока еще не позволял воспринимать абстрактные понятия. «Святой дух – это красота жизни, Божественное дыхание, это все, что ускользает от нас, что невозможно понять умом, это любовь, Шарлотта, это великая Божественная любовь…»

Объяснения отца казались мне туманными, и я решила запомнить из них одно-единственное значение: «любовь». Вот почему, когда говорят о Святом Духе рука ложится на сердце, туда, где рождается любовь. Я была довольна своей догадкой. Святой Дух прояснялся. Положив руку на сердце, я прекрасно чувствовала, что под моей рукой происходят загадочные вещи. Выучившись креститься, я обнаружила, что сердце бьется, что есть этот глухой стук внутри, ритм моей жизни.

И тогда я изобрела собственную манеру креститься, с понятными и любимыми словами, и стала говорить шепотом, чтобы никто не узнал мою тайну:

«Во имя Отца и Сына и сердца».

Во имя сердца.