Чужое сердце

Во время одной из радиопередач я встретила хроникера, известного своим подловатым юмором. Он мне кивает. Выглядит он внушительно, двигается с трудом. Через несколько недель я с удивлением листаю в ближайшем книжном магазине его последнюю книгу. Просматриваю по диагонали. Он описывает разные милые оргии между тучными пациентами. Я с трудом могу вообразить себе эту сцену. Он также описывает свой член и, видимо, доволен его пропорциями. Словом, я уже собираюсь захлопнуть книгу, когда взгляд цепляет мое имя. «Шарлотта Валандре, как и X (называет другую актрису), уподобляется колбаснице, которая рассказывает про свои несчастья и потом забирает деньги». Я улыбаюсь. Ассоциация с колбасницей, пожалуй, симпатична. Я лично с ними не знакома, потому что не ем колбасу, но представляю себе колбасницу жизнерадостной, живой, такой французской-французской. «А потом забирает деньги…» Это точно как и каждый человек, которому надо заработать на жизнь. Как и он сам, если его проблемы лишнего веса у кого-нибудь вызовут интерес. Слова, использованные им, не смущают меня. Не нравится, по сути, только желание сделать больно, лживость и нарочитость, потому что прежде, чем книга выйдет в свет, она несколько раз читается и перечитывается. Слова взвешиваются и оттачиваются. Тони, которая с ним немного знакома, говорит мне, что «ради красного словца не пожалеет и отца, но может иногда быть и добрым». Избави бог от таких добреньких.

Через несколько дней – совпадение – я слышу, как тот же господин заявляет по телевизору, что «Изабель Аджани теперь похожа на селедку». И тут я взрываюсь.

Я в упор смотрю на экран. А ты-то сам на кого похож? Толстый мудак, которому платят за то, чтобы он нес всякую фигню. И всем только того и надо. Но я знаю, почему он такой толстый, он накачан желчью. Он притворяется симпатягой, этот потаскун, он вовсе не добряк, а людоед, он прикрывается добродушием, из-под которого так и брызжет яд.

Новое совпадение, я недавно встретила Изабель, которую мне представил Доминик Бенеар, мой бывший агент, теперь ставший продюсером. Так что я могу засвидетельствовать и еще раз подтвердить красоту этой волшебной женщины на фотографии и в жизни и неземную синеву ее детских глаз. Мадемуазель Аджани наверняка получила назавтра великолепные розы с запиской о прощении. Это новый метод. Делают гадость в прямом эфире (обычно женщинам), устраивают настоящий трэш, рейтинг подскакивает, а потом просят прощения, чтобы избежать суда. Вот такая теперь разработана свинская техника. И тут я снова вижу колбасницу, мою сестру, – только берегись, господин хроникер, из таких, как ты, делают зельц.

Иногда у меня голова идет кругом – в жизни все уравновешивается, и те, кого возносили до небес, кто ведал счастье, лучшую долю, когда-нибудь обязательно узнают и обратную сторону жизни, враждебную силу, худшее, инь после ян.

Сегодняшний день рискует оказаться скучным, несмотря на все усилия придать жизни динамику. Один из тех дней, которые похожи на все другие. День без Тары – она у отца, без Лили, которая уехала на выходные в любовную поездку со своим певцом (он, кажется, угомонился), без Стивена, у которого дежурство, без отца и сестры, которых мне не хватает, они в бретонском уединении, без эсэмэсок, без проектов, без цели, без шума.

В один из таких дней я решила, что никогда не буду одна. Я вырезаю объявления в одной из бесплатных газет и оказываюсь в Венсенне, в питомнике настоящих персидских котов-шиншилл.

Меня встречает очаровательная женщина, увлеченная и очень необычная. У нее на голове длинные плетеные косички с разноцветными ленточками в тон длинному платью. Она как будто одна в своем сумасшедшем зверинце. Объясняя, чем она занимается, она поднимает указательный палец вверх:

– Разводим мы кошек, чтобы заработать им на корм, но настоящая моя страсть – это жизнь животных! Звери приносят мне радость и доброту, от них никогда не исходит зло. Грустно только, когда они умирают…

Потом она открывает дверь в просторный, светлый и на удивление чистый сарай, – у меня до сих пор в ушах стоит царящий там шум. Десятки котят мяукают и прыгают по свежей соломе, вольеры заполнены истерически орущими попугайчиками, их клетки подвешены над котами, которые посматривают на них и пытаются допрыгнуть. Есть еще и огромный сверкающий аквариум, несколько куриц, несущих «биояйца», свободно разгуливающие гуси – «гораздо лучшие охранники, чем собаки!» – и домик крыс, обнесенный высоким забором из сетки, к которому я отказываюсь подойти близко. «Вы неправы, они ужасно ласковые, если приручены, и очень умные. Эйнштейн говорил про них, что если бы их вес достигал шестидесяти кг, человек бы перестал быть хозяином мира». В этой животной мешанине я покупаю своего изумительного кота Икринку – рыже-коричневого, с родословной, которую я несколько минут разглядываю, чтобы убедиться, что она подлинная. Перед самым моим уходом женщина протягивает мне прозрачный, завязанный узлом пластиковый пакетик с водой, внутри которого мечется красная рыбка.

– Это вам на счастье, это фэн-шуй, надо соединить у себя три элемента: землю, воду и воздух.

– Спасибо… Рыбку на счастье возьму, но, ради бога, никаких попугайчиков!

– Для того чтобы обозначить символ воздуха, необязательно держать птиц, надо просто проветривать, открывайте окна, впускайте энергию, насекомых и, главное, чистите аквариум, иначе фэн-шуй пойдет в обратную сторону и вы получите плохой ши…

Рыбка и кот, вода и земля соединяются у меня дома ради хорошего фэн-шуя. Окна как можно чаще приоткрываются, так что теперь у меня все условия для счастья. Мою рыбку зовут Коко, но не в честь Шанель, а в честь коммунистов, она красная, как название моего первого фильма, имя простое и забавное. Удивительно, но Коко еще более шумная, чем Икринка. Ее плескание, на первый взгляд тихое, может стать действительно навязчивым в тишине. Икринка – явный неврастеник, он живет, прячась весь день под ванной, и у него сильно выпадает шерсть. Он выходит только по ночам, чтобы драть когтями мой диван. Ветеринар убедил меня, что он пережил травму. Хотя он появился у меня, когда был совсем маленьким. Наверное, это связано с криком, который поднимали попугайчики. Бедный Икринка, не любящий ничего, кроме своего уединения. Невроз повсюду.

Ну а Коко – алкоголик. Однажды, уставшая, испытывая отвращение от одной мысли о еженедельной чистке вонючего аквариума, чтобы избежать плохой ши, я решила расстаться с Коко. Никто из знакомых ее не хотел, хотя я нахваливала ее, как могла, поэтому я придумала мягкий способ избавиться от Коко. В глубине кухонного шкафчика я нашла бутылку старого пятидесятиградусного австрийского шнапса, который, скорее всего, принадлежал прошлому съемщику. Я вылила полную бутылку в аквариум. Коко сгорит в белой горячке. Спустя несколько минут я вижу, как моя совершенно пьяная рыбка плавает на спине, всплывает на поверхность, вертится, как сумасшедшая водоросль.

Спустя час Коко все еще резвится, а мое чувство вины достигает предела. Я отсмеялась и решила спасти алкаша Коко. Я поменяла воду.

Сейчас Коко в отличной форме, Икринка прячется, а я размышляю о том, как бы разрушить грядущую серость моего дня.

Я превращу этот безвкусный день в день завоеваний! Я азартно хватаю мобильник и приступаю к телефонному маркетингу, забавляясь видом Коко, бесконечно нарезающей равномерные круги.

Чуть позже я обзваниваю всех своих агентов, бывших агентов, знакомых продюсеров, режиссеров передач, влиятельных персон на телевидении, в кино, в театре… Много часов подряд я говорю вкратце следующее: «Добрый день, это Шарлотта Валандре, ты помнишь меня? Я в отличной форме, знаешь ли, и выгляжу лучше, чем на обложке „Пари-матч“. У тебя нет для меня чего-нибудь?»

Мне много говорят о моей книге, о мужестве, которого, по моему мнению, в ней вовсе нет, меня поздравляют, в итоге мне удается урвать две встречи и, возможно, дубляж нового фильма с Дженифер Энистон.

Количество оставшихся номеров редеет. Я провожу пальцем вдоль имен в моем списке, чтобы убедиться, что никого не пропустила, и тут читаю: «Пьер, божественный ясновидящий».

Это будет мой последний звонок за день и, клянусь, мой последний ясновидящий. У Пьера чистый, приятный и молодой голос. Его график встреч заполнен вперед на месяц с лишним, несмотря на то что он живет у черта на рогах. Я с улыбкой настаиваю, – говорят, что улыбку можно услышать, – я звоню от Антуана. Встреча назначена.

Я завершаю свой день, переключая каналы телевизора. Я стараюсь как можно реже смотреть информационные каналы, мне невыносима абсурдная жестокость людей. Я останавливаю череду кадров на свидетельских показаниях медсестры, даже не зная, о чем передача, мне нравится тембр ее голоса и спокойствие, которое излучает ее лицо, я слушаю ее сообщение:

– За десять лет паллиативной медицины, на пороге смерти, когда ясно, что это конец, я никогда не слышала, чтобы пациенты говорили мне: «О, какой у меня был красивый автомобиль или дом…» Нет, всегда остаются воспоминания о людях, которых любили, радость любви или сожаление о ней, перед смертью всегда ищут кого-то, протягивают руку и говорят о любви, всегда…

Отличная новость. Тема передачи появляется внизу экрана: «О чем думают перед смертью?»

А о чем я думаю сейчас, вполне живая, смотря рекламу, с затуманенными от слов женщины в белом глазами, сидя, скрестив ноги, в позе лотоса? О Стивене. У меня есть связка ключей от его квартиры. Если бы я послушала себя, то сделала бы ему сюрприз и встретилась бы с ним этим вечером. Но он не любит сюрпризов. Он воспринимает это как вторжение. Я уважаю его потребность в одиночестве, в тишине, необходимость избавиться от тяжести после часов, проведенных в больнице за обследованием больных сердец. Я замечаю в своем ежедневнике, что наши встречи стали реже, их можно пересчитать по пальцам. Я предчувствовала это, но я никогда не считала дни. И все же ничто в нем не изменилось. Его привязанность ко мне кажется идеально линейной, и постоянство его отношения доставляет мне чудесное ощущение бесконечности. Наш союз пришел в равновесие очень быстро, всего через несколько дней после первой встречи. Стабильное состояние, никаких видимых симптомов утомления у моего доктора, кроме разве что установленного этим вечером факта сокращения времени, которое мы проводим вместе. Когда он последний раз говорил, что любит меня? Я уже не помню. Я не стану его спрашивать. Это вопрос, который я слишком долго и слишком часто задавала. Никаких больше «ты любишь меня?». И никаких ответов. Никаких «я люблю тебя» – страстных, лживых или мимолетных, рожденных в мушиной любви, которая никогда не живет долго.

Я знакома со множеством форм любви.

Стивен – моя первая спокойная любовь.